«Город вторых душ» — это спин-офф истории Саши Степановой про двоедушников. Аудиосериал вышел в «Яндекс Книгах» в озвучке автора. «Сноб» публикует фрагмент.
Собаку, что ли, завести? Гулять с собакой — не то же самое, что слоняться по улицам, фотографируя дома и прохожих. В прогулке с собакой есть хоть какая‑то, пусть и самому себе придуманная обязанность. Жить от одной прогулки с собакой до другой — в этом просматривалась цель. А еще собаки любят людей.
Случайная идея перестала казаться Северу абсурдной. Спускаясь по лестнице, он пытался представить собаку — их с Викой собаку. Ничего не понимая в породах, Север воображал ее длинноухой, золотистой и в меру лохматой, чтобы жене не приходилось убирать отовсюду шерсть. Есть ли у Вики аллергия на шерсть?
Но как хорошо, должно быть, когда в доме есть кто‑то живой и веселый.
А потом, возможно… Внезапно он почувствовал в ладони маленькую ладонь, увидел беззубую улыбку и круглые глаза, в которых нет ничего, кроме радости и любопытства. Маленький человек. Тот, кому можно подарить целый мир, показать и рассказать, как сложно, запутанно, но интересно тут все устроено. Научить словам и звукам. Видеть, как он становится самим собой. Подарить миру — его…
А вдруг он родится больным? Что, если двоедушникам вообще не дано становиться родителями?
Чушь. Главное — избавиться от Северьяна. Потому что если собака — это просто дорого, то ребенка еще нужно зачать.
Каждую ночь Север ложился спать в надежде, что для Северьяна она окажется последней. Скольких есми он должен отправить на изнанку города, чтобы наконец уйти туда самому? Примерно триста шестьдесят пять душ в год, прикидывал Север, в течение девятнадцати лет — почти семь тысяч, население небольшого города. На самом деле, конечно, меньше: Северьян находил недоумерших вовсе не каждую ночь. Но даже если их было шесть тысяч. Пять. Неужели этого мало, чтобы вторая душа освободилась от своей повинности?
Северьян точного числа тоже не знал, но любил пошутить про миллион. Выходит, прежде чем стать свободным, Северу придется прожить двоедушником три тысячи лет. Всякий раз при мысли об этом он почти решался выпить уксус.
Впрочем, в отличие от него, Северьян приносил в дом деньги. Не пойми кто, мертвецкая сущность — и то зарабатывает…
Выдрав себя из тоски, Север обнаружил, что сидит на пустой детской площадке. К подъезду трусила соседская собачка. Следом появилась Нонна Карленовна. Север помахал ей, и она тут же направилась к нему. Вот бы у кого поучиться. Схоронила пьяницу‑мужа, дочь, маленького внука — дикая, нелепая история: мальчик погиб, катаясь с горки в детском саду, неудачно ударился затылком. Мать его, не выдержав похорон, той же ночью выпила снотворное и не проснулась. Север ее помнил — худенькая, замотанная. Но с такой же, как у Нонны Карленовны, неизменной улыбкой.
— Здравствуй, Севочка!
— Доброе утро, Нонна Карленовна. — Он встал — сидеть при ней казалось невежливым — и потрепал за ухом кроху‑пса. — Как ваше здоровье?
— Ноги по утрам немеют, только бы совсем не отнялись. Вышли вот с Лютиком. Дождь, наверное, будет.
— Обязательно, — сказал Север. — В такую жару не повредит.
— Вот надо же, — сказала Нонна Карленовна. — Все‑то тебе хорошо. Два брата — а такие разные.
Они улыбнулись друг другу.
— Дорого стоит такая собака?
— Зять купил, сама бы я взяла в приюте какого‑нибудь бездомыша, но он настоял: померанский шпиц, родословная…
— Ну сколько?
— Сказал, пятьдесят тысяч.
Вика пошлет его к черту. И родители Вики, которые переводили ей на карту по двадцатке в месяц. А первым его пошлет Северьян.
Приют — отличная идея. Столько животных нуждается в доме, но не находит его, потому что кому‑то важна родословная.
— Бальзамин твой посадила, — продолжала Нонна Карленовна, — и львиный зев.
— Антирринум не забудьте проредить, — машинально отозвался Север, глядя на окна своей квартиры на втором этаже, прямо над острым козырьком подъезда.
Его балконные клумбы и правда притягивали взгляд. Нежно‑плетистая эшшольция, усыпанная крошечными белыми звездочками. Разноцветный портулак. Годеция Майден Блаш, тагетес тонколистный. Два островка рукотворного рая. Цветоводство Север полюбил внезапно — точно так же, как понял, что хочет завести собаку. Увидел на рынке, куда часто приходил поснимать, прилавок с яркими пакетиками — рука сама потянулась. Семена стоили копейки. Что делать со всем этим дальше, Север не представлял, но расчистил заросший участок возле дома от одуванчиков и разбил цветник. Огородил обломками кирпича и каждый день с удивлением поглядывал на землю то с мыслью, что прямо сейчас где‑то там зарождается жизнь, то с боязнью, что жизнь умерла из-за его неопытных рук, и чувством вины за это.
Однако жизнь оказалась сильней и победила, проложив себе путь к свету: однажды утром Север увидел над поверхностью крошечные ростки. В тот миг с него будто спало невидимое проклятие. Жизнь крепла, вбирая в себя дождь, солнце и ветер. Они не боролись за себя, не рефлексировали, не сомневались: фацелия, календула, кларкия, годеция… Только преградили кому‑то путь. Нога в ботинке сорок шестого размера одним махом превратила клумбу Севера в утоптанный армейский плац.
На следующий день он купил два пластиковых ящика со скобами и подвесил их под окнами. Жизнь, которая не могла защитить себя сама, нуждалась в его защите.
Хлопнула дверь подъезда. Жену он узнал бы, даже облачись она в рясу Северьяна. Натянутый на лицо капюшон толстовки тем более ее не спасал.
— Вик, Вика!
Она не остановилась и не обернулась — наоборот, ускорила шаг.
— Извините, — пробормотал он соседке. — Я… Мне пора.
Догнал за углом, схватил за рукав. Вика высвободилась, пряча глаза.
— Ты далеко?
— Хлеб закончился.
Она помахала авоськой, с которой обычно ходила в магазин. Не так давно Вика начала практиковать веганство, и Север, рассудив, что это меньший ущерб, чем тот, который он причиняет ей фактом своего существования, отказался от мяса тоже. Это не было чем‑то сложным или, наоборот, значимым. Он не чувствовал никакой осознанности. Ему было все равно.
— Сказала бы — я б купил…
— Ну что ты, как можно, — скривилась Вика, и он понял: началось то, чего она обещала не делать. — Ведь ты же… Работаешь. Творишь.
— Верно, — сказал он. — Верно. — И отступил, ссутулил спину в попытке стать незаметным и для нее, и для себя, и для одышливого толстяка, который притулился к стене и скручивал крышку с полторашки пива.
Север шел, загребая кроссовками пыль с тротуара и почти не глядя по сторонам: ноги, ноги, ноги, цель, цель. Нужна выставка, хоть какая‑то выставка, где угодно — не в «Арсенале», так в Нижполиграфе, в любой кафешке, готовой повесить у себя его постеры с бездомными, нищими и рыночными торговками. Журналы, куда он отправлял снимки, хранили молчание. Может, красиво поснимать Вику?..
— Пачку стиков, спасибо.
Выйдя на улицу, Север с недоумением посмотрел на маленькую бутылку вина в руке. Плохое, очень плохое решение… Зато можно обойтись без штопора.
Он вскрыл бутылку, сделал глоток. Глянул на моргающий диод айкоса и залпом допил остальное. Пустая тара полетела в урну возле «Черниговского». Перебивая кислый привкус вина ягодным дымом, Север сбавил шаг и уже не спеша всматривался в тусклые окна бывших доходных домов. Сами по себе здания не слишком его интересовали. В каждой истории должен быть персонаж. Север рассказывал о людях. Кому? Ответа на этот вопрос у него по-прежнему не было.
В скупых комментариях его работы называли чернухой и обвиняли в том, что он выставляет город с непривлекательной для туристов стороны. Еще бы туристы об этом знали…
На Рождественской Север свернул в одну из подворотен — вот она, изнанка города: стоит только нырнуть под арку, и с парадной, мощенной булыжником улицы попадаешь в темноту и сырость, где те же дома, что красуются перед приезжими отреставрированными фасадами, гниют, рушатся и плесневеют. Внутренний двор Блиновского пассажа кровоточил нарисованными на стенах ссадинами: целая галерея ран и царапин, обнаженных тел, лиц и конечностей — нужно только поднять голову и посмотреть наверх. Заброшенные купеческие склады напоминали о себе проемами, часть из которых еще сохранила ворота и засовы. Остальные были забиты хламом. Солнце проникало сюда настолько редко, что в глубине до середины мая не таял сугроб.
Ничего интересного не предвиделось, однако айфон по привычке лежал в ладони, и как только во двор, сверкая спицами, вкатилось кресло‑коляска, Север интуитивно выстроил кадр. Парень в кресле съемки не заметил. Казалось, он ждал кого‑то. Севера заворожило некрасивое, вытянутое лицо инвалида. Черные патлы свисали до плеч, одет аккуратно, но вот лицо… Кем бы он мог быть? Додумать Северу помешала девчонка с целлофановым пакетом, которая выскочила из дверей офиса. Она устремилась навстречу колоритному уроду с улыбкой, очевидно отрицающей его отклонения. Человек как человек. Просто не повезло с фасадом.
Север сделал еще несколько кадров, развернулся и, уткнувшись в телефон, побрел обратно. Вдвоем они смотрелись неплохо. По пути он обработал снимок фильтрами и сразу выложил в соцсеть.
Свежие комментарии