Когда жизнь разваливается на части, иногда нужен человек, который скажет: «Сейчас делаем это, потом — вот это». Ульяна неожиданно стала именно таким человеком для других.
— Скажите, ведь мир всё время развивается и появляются новые профессии, и они постепенно встраиваются даже в достаточно консервативные общества?
Я некоторое время подумала. Попытка довольно наивной манипуляции и нарочито закрытый вопрос со стороны моей посетительницы были налицо. Но с другой стороны — с самим тезисом я никак не могла не согласиться.
— Да, — сказала я. — В Индии с её всё ещё живой кастовой системой в XX веке появилась каста водителей, разделившаяся потом на подкасты водителей грузовиков и водителей автобусов, а ближе к XXI веку — каста программистов, которая, думаю, к настоящему времени тоже уже на что-нибудь разделилась…
— Вот видите! — оживлённо воскликнула девушка.
Ей было 22 года, её звали Ульяна. Короткие курчавые волосы, широкие штаны, рубашка оверсайз. Два плетёных браслета на запястье. В чём дело и в чём запрос ко мне — я пока не понимала. Она хочет учиться какой-то экзотической профессии, а семья против? Уже занялась индивидуальным предпринимательством и хочет подтверждения легитимности этого выбора? Придумали вместе с друзьями какую-то сногсшибательную идею, имеющую отношение к психологии, и теперь её прислали ко мне за экспертизой?
— Ульяна, чем вы сейчас занимаетесь?
— Учусь на факультете робототехники.
Все мои предположения — в молоко. Учится. Специальность — более чем современная. Обращаться ко мне за экспертизой чего-либо, связанного с робототехникой, — невозможно.
— Расскажите, что вас ко мне привело.
— На самом деле я у вас уже была лет шесть назад. Меня тогда родители приводили.
— С чем? С какой проблемой?
— Я ничего не хотела. Вы будете смеяться, но моя мама и сейчас в коридоре сидит.
Я мигом подобралась: с двадцатидвухлетними чадами родители приходят в поликлинику всё-таки не так часто. Наверное, здесь что-то гораздо более серьёзное, чем я предположила вначале. «Ничего не хотела». Что это было? Во что вылилось потом? Какой-то диагноз?
— Ульяна, я не буду смеяться, — сказала я и осторожно предложила: — может быть, мы тогда вашу маму тоже пригласим? Что ж ей там сидеть, если она пришла. Или есть что-то, что вы хотели бы рассказать мне вначале наедине?
— Да нет, — девушка пожала плечами. — Давайте я её позову.
Мать и дочь были очень похожи, только женщина намного строже одета. И губы поджаты. Представилась Людмилой.
— Кем вы работаете, Людмила?
— Преподаватель в университете.
Ок, ясно.
— Давайте вы мне теперь вдвоём всё-таки как-нибудь расскажете, с чем пришли, ладно?
— Будет интересно, — почти угрожающе пообещала Людмила и тут же беспомощно уронила руки на колени. — И мы с мужем правда не знаем, как к этому относиться.
Насчёт интересности женщина не обманула.
***
Когда Ульяна училась в десятом классе гимназии (училась она всегда хорошо, звёзд с неба не хватала, но была предельно аккуратна: все задания выполнены, все таблицы заполнены, все проекты выполнены рутинно, но сданы вовремя — учителя довольны), родители закономерно задали ей вопрос: а что ты собираешься делать дальше?
— Не знаю, — безмятежно ответила девушка.
— Но что тебя особенно интересует?
— Особенно ничего.
Но так же не должно быть! Ульяну протащили по всяким профориентационным тестам (видимо, посещение меня входило в программу), и даже какой-то тренинг туда затесался. Уля послушно всё это посетила и с привычной аккуратностью заполнила все анкеты и ответила на все вопросы.
— И какие выводы ты из всего этого сделала? Чего ты хочешь?
— Да никаких. И ничего. Пойду, наверное, куда-нибудь…
— Как это куда-нибудь?! — вызверились нешуточно обеспокоенные родители. — Это же твоя жизнь!
— Ну да, вроде моя…
На самом деле на тот момент дело, видимо, обстояло так: все физические и интеллектуальные силы Ули уходили на приличную учёбу, выполнение всех учебных гимназических требований и поддержание хороших отношений со сверстниками и учителями. В остатке — ноль. Если честно взглянуть, то никакой «моей жизни» не было.
— Я всегда была не очень способная, — говорит Ульяна теперь. — Мне трудно всё давалось. Я уроки по четыре–пять часов в день делала. Плюс семь–восемь уроков в гимназии. Каждый день, включая субботу.
Выпускные экзамены Уля сдала очень неплохо. Подала документы в два или три вуза, выбранных равнодушно, почти наугад. Семья переживала.
И прямо тем же летом произошло несчастье — у бабушки Ули (мамы отца) случился тяжелейший инсульт. В больницу попали вовремя, врачи сделали всё, что могли, потом была реабилитация, но бабушку пришлось забрать к себе, нанять сиделку. Тесно, жарко, запахи, все на взводе. Бабушка на чужой кровати, в окружении чужих вещей сначала невнятно капризничает, потом прогоняет двух сиделок, потом — впадает в апатию. «Я так жить не буду». Врач говорит: что мы можем, если она нам не помогает. Бабушке всего 64 года.
Уля ходит в какой-то институт и каждый день вяло удивляется: «Что я, собственно, тут делаю?» Хотя с одногруппниками и преподавателями у неё складываются хорошие отношения — как и везде.
Бабушка растила Улю, пока родители работали, она заплетала ей косички и пекла булочки с абрикосами.
Однажды Уля говорит: «Хватит. Везите бабушку к ней домой. Дома и стены помогают. Я поеду с ней и буду там жить, пока она не сможет сама. Я всё организую как надо».
— А как же институт?
— Я возьму академический отпуск по семейным обстоятельствам.
Дальше Ульяна как будто просыпается от спячки. Она говорит с врачами, читает интернет, смотрит видео и составляет планы, таблицы и расписания. Тормошит бабушку фактически 24/7. У неё продумана полезная диета и только по расписанию (надо ещё дождаться или заработать!) — сладкое. Гигиена — во главу угла, часа по полтора каждый день, ничего не упуская. Зарядка четыре раза в день — два раза на кровати, один раз на полу и один раз на стуле. Массаж три раза в день. Банные процедуры, аппликатор разный, чтение вслух и пересказ, письмо, декламация стихов, пальчиковая гимнастика — и ещё два десятка достаточно причудливых пунктов. Пример: ползком, с мокрой тряпкой, залезть под высокую кровать и вытереть там пыль, особенно в углах. И не просто так — на скорость (заносится в таблицу!). С каждым разом — всё быстрее и быстрее.
Бабушка отказывается, ворчит, обзывается, но в конце концов подчиняется, ибо внучка с таблицей в руках и карандашом для выставления галочек (выполнено!) — абсолютно и железно непреклонна. Врачи аплодируют. За год бабушка встаёт на ноги и к плите. Печёт внучке те самые булочки, почти не потерявшие в качестве. Можно съезжать и восстанавливаться в абсолютно ненужном девушке институте.
— Но, может быть, какой-нибудь другой институт? Ты что-то про себя поняла? — с надеждой спрашивают родители. — Может быть, медицинский?
— Не-а, я крови боюсь, — мотает головой Уля.
У Ульяны со школы остались три лучшие подруги, они перезваниваются или списываются почти каждый день и в курсе всех дел друг друга. И однажды ей звонит мама одной из подружек. Она рыдает в голос, и Уля долго не может понять, что происходит и что ей нужно.
У отца подружки — геморрагический инсульт (Уля об этом, конечно, знает). Ему сорок шесть. Он — кормилец семьи, в которой, кроме Улиной подружки, ещё два младших ребёнка.
Неделю назад его привезли из санатория. Он может ходить с палкой, но говорит невнятно. Агрессивен, посылает всех домашних матом, весь день лежит лицом к стене, просил навестившего его приятеля (младший ребёнок подслушивал) достать ему пистолет — на крайний случай.
— Улечка, мы все знаем про твою бабушку! У тебя талант! И это работа на полный день. Мы будем тебе платить сколько скажешь. Хотя бы попытайся, милая, пожалуйста.
Ульяна берёт на раздумья два дня, но на самом деле она уже всё решила. Два дня у неё уходят на интернет и составление таблиц.
Потом она на такси везёт свою бабушку на квартиру к подруге Ане: «Бабушка, ты должна ему просто рассказать, что его ждёт. Больше ничего». Бабушка везёт с собой свежие булочки. Мужчина пытается встать навстречу незнакомой пожилой женщине. Поскальзывается, падает. Втроём его затаскивают на кровать. Он отворачивается и вздрагивает плечами — плачет.
— А вот булочка с курагой, ты такой наверняка не пробовал никогда, — говорит бабушка Ули и машет рукой жене, внучке и её подруге. — Выйдете вон сейчас все! Я позову потом.
Уля опять встречается с врачами. Спорит с ними о деталях реабилитации. Врачи злобно усмехаются, глядя сверху вниз — в Уле метр пятьдесят восемь. Потом приходит к подруге домой с распечатанной таблицей в руках, садится на кровать и говорит: «Дядя Боря, смотрите сюда, это важно, потому что вот так вы теперь будете жить. Сегодня у нас с вами до обеда сказка Пушкина “Золотой петушок”. Вот я книжку принесла и коробку пластилина. Мы их всех потом лепить будем, а вечером для ваших младших — спектакль, я их уже предупредила, что папа будет участвовать, они ждут и готовятся».
***
— Муж говорит, это называется «временный внешний управляющий», — сообщила мне Людмила. — Такое бывает с фирмами или компаниями, у которых трудности.
— Да, а люди чем же хуже фирмы или компании? — подхватила Ульяна. — У них же тоже бывают временные трудности, и им надо. И эта работа ничем не хуже других, правда? И всего-то для неё нужно — чтоб человек был зануда, аккуратный, упорный (ну вот как я) и умел таблицы составлять. А всё остальное можно в интернете посмотреть.
— А что с Борей сейчас? — не выдержала я.
— Работает, — пожала плечами Ульяна и добавила с гордостью: — пока я им внешне управляла, у него так отношения с младшими детьми улучшились. Он их до этого вообще не замечал, только с Аней ещё как-то общался.
Я размышляла. Идея, конечно, была просто отличная: у каждого второго обычного человека, наверное, был в жизни период, когда очень нужно, чтобы кто-нибудь говорил: «Сейчас делаем это, а потом вот это. Закончили. Переходим к следующему пункту». Хорошо, если найдутся из близких. А если нет? Нанять на пару месяцев, поставить задачу… Но гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Безопасность? Люди-то разные, особенно когда нестабильны. Профсоюз им, что ли, организовать?
— Но почему робототехника? — вспомнила я.
— Так развивается же всё, — пожала плечами Уля. — Нейросети, например. Я уверена, что уже скоро робота-помощника удастся сделать. Человек-специалист его запрограммирует, а потом он уже сам, по таблице, справится. Ну и вот, я там буду, на месте.
— Скажите, мы с мужем всё волнуемся, — опять вступила Людмила. — Это нормально? Это же можно уже сказать, что наша Ульяна что-то для себя нашла? Она ведь и сейчас — учится и подрабатывает.
— Да? Кем? — удивилась я.
— Да всё тем же — временным внешним управляющим, — улыбнулась девушка.
— Опять медицина?
— Нет. У преподавателя из моего прошлого института — депрессия. Он лечится чем-то. Ему я просто таблицы составляю, и он каждый вечер мне по галочкам отчитывается. А у второй женщины (это мамина знакомая) — тяжёлый развод. Она плачет и ничего не может. Я с ней по всяким бюрократическим местам хожу (тут тоже, конечно, свои таблицы), а потом — в кафе. И уж скорее бы это закончилось, потому что и её жалко, и я скоро ни в одни штаны не влезу…
***
Я сначала уверила и Улю, и Людмилу, что тут — всё нормально и вполне перспективно, а потом подумала: «Может, скоро у нас только вот такие профессии и останутся?» Что вы думаете? Свои идеи присылайте на katgift12@gmail.com. Я их обязательно опубликую в нашей традиционной рубрике «Люди пишут письма».
Свежие комментарии