Организаторы посмертной выставки фотографий Дмитрия Маркова рассказали «Снобу» о том, почему слово «фотохудожник» звучит плохо, как документалистика противостоит нейросетям, что переводит фотографию в статус современного искусства и чем Марков важен для современной культуры.
Сноб: Это первый персональный проект Маркова с тех пор, как его не стало. Как родилась задумка этой выставки? Возникали ли сложности при ее подготовке?
Лилиана Маррэ: Лилиана Маррэ: Мы с Димой были знакомы с 2019 года. До этого с фотографией мы системно не работали. Единственный фотограф, который у нас был представлен, — это Валерий Кацуба. Его фотография — совершенно другого типа, это «новая академия». Но мы сразу поняли, что работы Димы — действительно что-то очень крутое.
Тогда он работал с дилером, который находился во Франции, и утвержденная технология, по которой печатались работы, была недоступна в России. Когда Дима перестал работать со своим французским агентом, мы встретились с ним и подписали дилерское соглашение. Мы выкупили работы, которые были у него во Франции, чтобы вернуть их в Россию, и начали планировать наше сотрудничество. Но проект в итоге пришлось отложить из-за событий 2022 года.
Мы продолжали показывать коллекционерам те работы, которые у нас были, и согласовывать проведение серии выставок с региональными музеями. Это процесс не быстрый, музейное планирование в отличие от галерейного гораздо сильнее растянуто во времени. Лишь в ноябре 2023-го мы встретились с Димой, посмотрели наш выставочный план и поняли, что ждать какого-то оптимального времени для проведения выставки уже просто нет смысла. Он начал придумывать концепцию, готовить материал. Выставка была запланирована на конец мая, а «защита» концепции — на конец февраля. Но меньше чем за неделю до назначенной даты Димы не стало.
Сноб: И поэтому галерея по этическим соображениям перенесла выставку?
Лилиана Маррэ: Это было не совсем так. Мы все были в состоянии шока и не знали, что делать дальше. Возникли новые организационные вопросы, которые нужно было решить. Мы еще не были знакомы с наследницей Димы, его родной сестрой Татьяной. Познакомились мы через три недели после его смерти. Ей сразу же стало поступать много информации с разных сторон, и она относилась очень осторожно ко всем запросам. Созвонившись несколько раз, мы приняли решение все-таки делать эту выставку и не отступать от намеченного плана. Это было не совсем так. Мы все были в состоянии шока и не знали, что делать дальше. Возникли новые организационные вопросы, которые нужно было решить. Мы еще не были знакомы с наследницей Димы, его родной сестрой Татьяной. Познакомились мы через три недели после его смерти. Ей сразу же стало поступать много информации с разных сторон, и она относилась очень осторожно ко всем запросам. Созвонившись несколько раз, мы приняли решение все-таки делать эту выставку и не отступать от намеченного плана.
Сноб: Что в концепции выставки осталось от первоначальной идеи Дмитрия?
Владислав Ефимов: Владислав Ефимов: Его идея, конечно, была немного переосмыслена. Он работал в двух современных и выигрышных форматах.
Во-первых, это книги. Книжный формат позволяет создать тематическое высказывание в фотографии. Появляется последовательность и тактильность, необходимая тому типу фотографии, которым занимался Дмитрий.
Второе — интернет-формат. В нем он был первопроходцем. Дмитрий стирал границы и создавал длинные высказывания. Поэтому надо рассматривать нашу выставку, исходя из того, что он занимался особыми вещами — путешествиями, освоениями пространства (как географического, так и художественного). Я надеюсь, что с региональными музеями мы тоже будем делать его выставки, потому что есть на это спрос, к этому есть интерес. Этот автор заслуживает колоссального внимания.
Лилиана Маррэ: Выставка живущего автора, который сам создает свой проект, и кураторский проект, — это абсолютно разные вещи. У Димы, по его словам, был материал, который он планировал показать, с новой концепцией, которую он должен был нам презентовать. И обычно наши выставки на 90% — это авторское высказывание ныне живущих художников. С наследием мы практически не работаем.Но выставка, которая получилась, — совершенно другая. Их нельзя связывать между собой, это разные вещи. Ефимов: Да, автор сделал бы все по-другому. Наша выставка — это скорее музеефикация. Это так же интересно, как и авторское высказывание. Потому что это добавляет к двум-трем авторским форматам взаимодействия с публикой еще один — архивный. Он более спокойный и предлагает более вдумчивый взгляд на работы Дмитрия.
Сноб: Как Дмитрий повлиял на сегодняшнее российское фотоискусство?
Владислав Ефимов: Ответить на этот вопрос сложно. Потому что нет сегодня какого-то единого «фотоискусства» в России, оторванного от современного искусства.Я бы не называл Дмитрия срединным словом «фотохудожник», он именно путешественник, документалист, человек, который постоянно нам что-то доказывал. В его фотографиях — преодоление пространства, какая-то концептуальная позиция. Почему концептуальная? Потому что Дмитрий работал с современными медиа, а в документальной фотографии важно даже не то, что ты делаешь, а то, для какого пространства, для какого освещения своей позиции ты это делаешь. Иными словами, что ты хочешь доказать. Из этого вытекает и качество работ.
Позиция Дмитрия — гуманистическая. Он показывает нам: вот люди, вот преодоление, вот пространство, некое общее поле, в котором мы все находимся. И каждый человек, который смотрит на его работу, сам себе доказывает очень многое. В этом важная функция искусства: оно не дает нам ответа на какие-то вопросы, оно нас подталкивает ко внутреннему разговору с самим собой, с пространством, с фигурой автора.
Сноб: А в чем грань между современным искусством и фотографией? Почему галереи почти не занимаются фотографами?
Лилиана Маррэ: Я не разделяю медиумы современного искусства в целом. Просто такова специфика: галерея системно не работала с фотографами до Дмитрия. Не потому, что мы не хотели заниматься фотографией или считаем, что фотография — это не современное искусство. Просто по стечению обстоятельств она не попадала в наше поле, и мы не встречали на нашем пути какие-то яркие имена, с которыми мы хотели бы начать работать.Фотография — это один из медиумов искусства. У многих наших художников есть диджитал и видео-арт. Мы, например, работаем с художником, который занимается роботизированными инсталляциями, а не живописью. Поэтому могу сказать, что и Дмитрий Марков для нас — такой же художник, как и все остальные. Его отличает только то, что инструментом для создания искусства в его случае была фотография.
Сноб: А почему тогда слово «фотохудожник» воспринимается, так сказать, ругательным в вашей среде, в этой арт-отрасли?
Владислав Ефимов: Слушайте, ну это слово просто какое-то устаревшее. Оно как бы наполовину «запрещенное» даже. Мы его не употребляем. Слово «фотохудожник» указывает на то, что человек делает фото с каким-то дополнительным художественным смыслом. А кто тогда не «фотохудожник»? Любой современный фотограф вполне может быть деятелем искусства. Может быть, он даже сам об этом не знает. Но Дмитрий, конечно, знал. В принципе, это такой разговор теоретический. Мы работаем вот на этом художественном пространстве с любыми медиумами, не разделяем их на фотографические, художественные и какие-нибудь еще. Потому что для нас важно все-таки направление мысли, концептуальность. И очень важна работа с определенным типом высказывания и пространством, что делал Дмитрий. У него был тип высказывания рассчитанный, правильный, острый, резкий. Он всегда обращал внимание на пространство, когда снимал и когда показывал людям свои работы.
Сноб: Можете назвать авторов, равноценных для современного искусства?
Владислав Ефимов: Вспоминается покойный Владимир Куприянов, например, мой большой друг, фотограф-концептуалист. Он работал с подобного рода пространством. Я имею в виду территорию страны и ее душу, как бы «гений местности», гений людей, которые населяют эту местность. Он начал это в конце 1980-х. Тогда не было ни интернета, ни вот этого нового типа высказывания, которым занимался Дмитрий, но были какие-то другие способы доносить свою позицию. У него есть направленность на «душевность», на гуманизм и на отношения с людьми.Но сегодня важнее все-таки другое. Сегодня из-за нейросетей мало доверия к документальным фото — слишком много вокруг «дополнения» реальности и мало самой реальности. Ее теперь надо как-то доказывать. Фотографы должны доказывать ее своим путем, своим путешествием, своим усилием.
Сноб: По какому принципу выбирались работы Дмитрия для выставки?
Лилиана Маррэ: Работы на выставке — выбор куратора, который расставил свои акценты. Дима не успел нам передать новые материалы, которые он планировал показать на проекте, и мы даже смутно не представляем, что это могло бы быть. На выставке представлены самые разные фотографии из разных городов России, 2014–2023 год.
Владислав Ефимов: Я уже говорил о формате. Было бы лучше, если бы Дмитрий сделал проект с новыми работами, со своим высказыванием. Это всегда очень ценно, когда художник живет, развивается, когда мы видим его работы как бы в действии. И автора видим в развитии. Можем с ним поговорить, попросить у него комментарий… Но у нас несколько «вынужденный» формат, хоть и имеющий право на существование. Однако это все-таки формат музейный, архивный. Работы отбирали по композиции и по некоему общему впечатлению. Это формализм в хорошем смысле этого слова. Мы хотели показать его манеру строить композицию.
Сноб: Почему выставка называется «Седьмое небо»?
Лилиана Маррэ: Оно достаточно многозначное, к «драматургии» развития экспозиции оно хорошо подходит.
Владислав Ефимов: Когда я услышал это название, оно мне страшно понравилось, потому что работы и структура нашей выставки очень подходят к этому названию. У нас два зала с его работами. Первый — как лента, там работы очень близко друг к другу расположены, тут прослеживается мотив путешествия, перетекания одного в другое. Во втором зале, этажом повыше, напротив, все более торжественно, а работы расположены на расстоянии друг от друга. Возникает ощущение «небесности»…
Подготовили Екатерина Алабина и Алексей Черников
Свежие комментарии