Из Камышина — в мировые коллекции, из музеев — в арт-кэмп «Дикая Мята». Художник-абсурдист Харитон Круглов рассказал «Снобу» о Бахе и «Песнярах», «Собачьем лае» и курящем зайце, а также о том, как правильно рисовать грушу.
Какое самое раннее воспоминание детства у вас связано с цветом, светом, желанием запечатлеть увиденное?
Мне было лет пять, а цвет был белый. Цвели вишни. Их было очень много в Камышине. Май, деревья совершенно белые, голубое небо, трава. Это первое мое воспоминание о свете, цвете, его чистоте. Это был шок. Даже не восторг — это было бы слишком мелко. Я такого не видел никогда. Не сказать, что сразу захотелось это нарисовать, как-то запечатлеть. Такие желания пришли уже позже.
У нас в семье было как-то так принято, что ли, любить искусство. Было гигантское количество открыток с репродукциями, марок. И мама рисовала как настоящий художник. То есть она брала картинку и практически доподлинно ее перерисовывала. Для меня это казалось невероятным мастерством: взять — и за пять минут перенести реальность на бумагу. Мне тоже так хотелось.
Важно было понять: как это так получается у художников? А я — смогу ли? Вот и стал пытаться что-то подобное изобразить при помощи гуаши, акварели. У меня, конечно, ничего не получалось, я злился. И сильно злился. Рерих, например, в какой-то момент меня очень увлек. Я пробовал повторять — не выходило. Гадал, почему так. Позже только понял, что для определенных задач нужны определенные инструменты. Оказалось, гуашью не передать то, что нарисовано темперой. Но для этого надо было пойти и получить необходимые знания.
Расскажите о людях, которых считаете своими учителями — не только в творчестве, а абстрактно, в «науке жизни».
Про родителей я уже сказал. У нас была очень творческая семья. Папа по образованию музыкант, но преподавал историю в школе. Хоть и не рисовал сам, всегда одобрял мои художества. В доме всегда звучала музыка, поэзия. И меня очень, очень поддерживали. Это маме моя бабушка не дала стать живописцем — сказала: «Сначала профессия». Мама, кстати, преподаватель музыки. А мне говорили наоборот: «Рисуй, рисуй». Искренне поощряли. Покупали в гигантском количестве краски, даже однажды подарили мне настоящий этюдник.
Как-то лет в семь я изобразил Кота в сапогах. До сих пор есть мой фотопортрет на фоне этого шедевра. Кот произвел фурор. Мои родители очень разволновались, искренне решили, что это гениально, и немедля записали меня в художественную школу. Надо сказать, что директор тоже весьма воодушевился и взял меня. Правда, учиться там можно было только с 10 лет, так что три года я протоптался в подготовительном классе. Потом родители решили, что мне не повезло с учительницей (не ценила талант), и как-то все сошло на нет.
А если говорить о каком-то еще художественном влиянии, то я вынужден признаться: у меня проблема с именами. Меня может совершенно ошеломить какая-то работа, я буду помнить ее всю жизнь, знать, что именно она вдохновила меня на эксперимент, но при этом я могу не помнить автора. У меня даже на компьютере в папочке, куда я собираю все, что меня потрясло (и в музыке, и в живописи, и в графике), часто нет точных названий и имен. Но я отлично помню работы нашего местного графика, которые впервые увидел на своем выпускном, а потом еще не раз встречал на выставках. Специально несколько раз ходил только на него.
Почему у вас живопись, литература и музыка как будто бы неразрывно связаны?
А все это — корни одного дерева. Все жанры так или иначе переплетаются. С одной стороны, я так рос: всегда звучала музыка в доме — мамин Бах, папин джаз, «Битлы», «Песняры». С другой стороны, это ведь так естественно: скучно рисовать в тишине, включаешь что-то фоном — и два этих плана сливаются в один. Все виды искусства дополняют друг друга. Я ведь и группу свою создал, одно время мы успешно выступали. И в театральное собирался поступать, потому что искренне увлекался театром.
Все, что увлекает тебя, хочется изучить, препарировать. Я всегда к живописи, к графике, к музыке, к литературе подходил как исследователь. Мне важно было разобраться, «как это работает». Почему вот так ложится краска, холст светится изнутри. Почему так, а не иначе рождается звук. Помню, папа взял меня как-то на репетицию его музыкального кружка в ДК. Я впервые увидел электрогитары, барабанную установку. И снова этот восторг: ах, вот, оказывается, как все устроено. Та же история с текстами. Начитавшись Довлатова, тоже сразу стал играть словами. Разгадывать, почему у него получается, а у меня пока не совсем так, как хотелось бы. А уж когда открыл для себя Хармса, понял: это мое. Хочу вот так. Стал писать свои абсурдистские рассказы.
Кстати, об абсурде и иронии. В ваших работах этого в избытке. Это следствие того, что вы росли на карикатурах «Крокодила» или это внутреннее убеждение, что без юмора никуда?
Слушайте, ну, действительность — это же скучно. Неинтересно это. И мне всегда нравились клоуны. Мой герой, как я уже сказал, — Хармс. Уважаю Сергея Курехина, «чемпиона мира» по всевозможным фантасмагориям и придумкам. Возможно, абсурд и ирония — это попытка спрятаться от давящей реальности. А возможно, это просто поиск своей ниши. Опять же, все взаимосвязано. У меня же картины и рассказы тоже перекликаются. Есть, например, «Три товарища» с Ленноном, Харрисоном и бурым медведем. И к этой картине есть соответствующий рассказ.
В ваших работах множество узнаваемых лиц. Есть ли любимые, наиболее часто используемые образы? Кого больше и чаще пишете?
Я ради интереса как-то пересчитал. Вышло, что Тома Уэйтса и Игги Попа. Первого я люблю очень давно, слушаю постоянно, а Игги — он же вообще придумал панк-рок. Жил им, жил в нем. В абсолютной совершенно свободе. И это идеально ложится на холст. Ему все идет: и наша российская глубинка, и космос. Интересно же вот так, через живопись, побыть с ним рядом, пообщаться, поубирать снег, повыгуливать гусей, отправить его на Луну, посмотреть, что там с ним будет. Абсурд, да. Но как хорошо!
На ваших полотнах все чаще встречается классика зарубежного рока. А что еще вы слушаете? Кто из современных артистов нравится?
Ой, все нравится. Вот правда.
Прям все? Клава Кока?
Да! Очень интересная, талантливая девушка. С текстами, может быть, не со всеми у нее я согласен, но в музыкальном плане — очень интересно. Аранжировки, мелодии, голос — это действительно круто. Я бы пошел на ее концерт. Меня вообще сейчас многое искренне радует. Люди двигаются, люди что-то придумывают.
Или, например, вот сейчас я проживаю в арт-кэмпе «Дикая Мята» и посещаю все концерты здесь. И вы знаете, в основном это что-то очень крутое. Например, приезжала группа «Бонд с кнопкой». Мне как-то сказали, что это уникальная группа. В записи не впечатлился, а вживую послушав — совершенно поменял свое мнение. Гениальный коллектив.
Или вот тоже замечательные ребята приезжали — «Собачий лай». Или «Три вторых».
Раз уже зашла речь о «Дикой Мяте», то как сложились ваши отношения? Ведь в свое время вы работали с визуалами для «Усадьбы Джаз», и выступали там, теперь сотрудничаете с «Дикой Мятой». В музыкальном и творческом плане это противоречие или преемственность?
Это жизнь. Действительно, в 2012 году получилось посотрудничать с «Усадьбой Джаз»: я и порисовал для них, и мы выступили на сцене «Китайского Летчика Джао-Да» с «Видели!Знаем».
Но и на «Дикой Мяте» мы тоже выступали. Она тогда еще проходила в «Этномире». Потом, правда, мои музыкальные экзерсисы прекратились. Мы достигли определенного уровня, добились своих целей, переросли себя.
Со мной это бывает: я ведь и в институте впитал азы, разобрался, как и с чем работать, а потом отправился «на пальцах» изучать свое искусство художника. С музыкой — аналогично.
Так что какое-то время не было группы — и не было общения с организаторами фестиваля. Мы изредка пересекались по проектам с уличными музыкантами, но не более того. Периодически Андрей Клюкин заказывал мне картины в подарок друзьям и знакомым.
А потом в какой-то момент мне позвонил Андрей с предложением сделать музей истории рок-н-ролла в арт-кэмпе. Этот проект — долгоиграющий, пока этот музей только у него в голове. Но, как говорит сам Андрей, «я такой человек: все, что задумываю, воплощаю».
Так что ждем. А пока можно приезжать ко мне в арт-кэмп «Дикая Мята» на художественные мастер-классы — они проходят каждую пятницу, субботу и воскресенье!
Вы в разное время увлекались разными жанрами и техниками. И сейчас это делает вас идеальным кандидатом для проведения мастер-классов в арт-кэмпе — вы можете научить абсолютно всему, кажется. Насколько легко передавать собственные навыки?
Очень сложно. Одно дело — самому писать. Другое — учить.
Но я тут иду своим путем: объясняю, что такое материал. Например, акрил. Или инструмент, например, линер. И как с помощью этих материалов, совершенно ничего не умея, никогда этим не занимаясь, попробовать что-то изобразить.
И дальше — полет фантазии. Я задаю тон, подталкиваю людей — и они уже сами придумывают свои образы, свои сюжеты. Я им предлагаю, например, постановку из груш и яблок, цветов, всевозможных предметов. И приглашаю к художественному размышлению «по поводу».
Люди все сюда приезжают творческие, готовые идеи развивать. Что-то дорисовывают, пририсовывают, придумывают какие-то цвета, формы.
Я пытаюсь объяснить, что искусство — это не что-то серьезное и страшное. Это легкое и веселое занятие. И можно взять — и позаниматься в удовольствие. Почему бы нет?
Это может стать отличным хобби. Тем более что раньше все было очень дорого, а теперь есть маркетплейсы, где можно найти действительно хорошие кисти и холсты по вполне доступным ценам.
В общем, творчество как увлечение — это классно. К тому же я всегда прошу: да не рисуйте вы эту грушу. Рисуйте идею груши. Ваше отношение к груше. Вкус этой груши.
Дети порой схватывают эту мысль даже лучше. И они определенно умеют удивлять. Некоторые делают просто шедевры. Одна девочка в семь лет так нарисовала яблоко и грушу, как рисуют современные художники, продающиеся за миллионы долларов. И она такая не одна.
Тот же сын Андрея — Марк — сейчас сильно увлекся графикой и рисует совершенно потрясающие работы.
Не зря Пикассо говорил: надо учиться рисовать не как великий художник, а как дети.
Вы часто «цитируете» в работах знаменитых сюрреалистов вроде Магритта или Дали. А есть ли любимый художник?
Все любимые. Как я уже сказал, я изучаю каждого, пытаюсь снять манеру, разгадать загадку таланта. Да, действительно, Дали в свое время оказал большое влияние. Пикассо тоже. Но предпочтения и увлечения — это всегда динамика. Жизнь меняется, я меняюсь, отношение меняется. Появляются новые интересы.
Какую последнюю выставку посетили?
Свою. Выставлялся в конце прошлого года в галерее А3. Объединение «Выставочные залы Москвы» взяло несколько моих работ для проекта «Арт-ярмарка 5.0. Графика и ДПИ». Посмотрел, соответственно, на работы коллег. Было интересно. Но, повторюсь, я больше запоминаю работы, а не имена, к сожалению.
Как относитесь к появлению искусственного интеллекта и его экзерсисам в дизайне, создании иллюстраций, да и в музыке, впрочем, тоже? Отнимет ИИ хлеб у художников?
Отлично отношусь к ИИ. Использую в работе — и в дизайне, и в цифровой живописи. Когда работаю над клиентскими визуалами, нейросети вообще очень упрощают жизнь. Если раньше я понимал, что мне для моей задумки нужен, например, клоун на мяче с поднятыми руками, то я отправлялся это искать в стоках. И не факт, что находил. Часто приходилось отрисовывать руками. Сейчас достаточно грамотного промта, чтобы получить нужное изображение. Так что я очень даже рад такому соседству.
А что до идей, что ИИ отнимет хлеб… В свое время на рынке появились синтезаторы-«самоиграйки», так их называли. Нажимаешь на кнопочку — и аранжировка в определенном жанре готова. Среди музыкантов тогда тоже ходили слухи, что это закат империи, музыка никому не нужна. Сейчас будут одни компьютеры. Кончился рок-н-ролл. Ну, и вы все сами знаете. Рок-н-ролл живее всех живых. Думаю, с искусственным интеллектом то же самое. Это инструмент. Всего лишь инструмент.
Быть художником — это выбор или дар? И если доля выбора в этом все-таки есть, то стоит ли сегодня становиться художниками?
Во-первых, это серьезный ежедневный труд. Во-вторых, это в определенном смысле боль. Искусство — это страшно. Тяжело, когда все восхищаются твоими работами, но галереи к себе не зовут. А ведь не у каждого будет коммерческий успех. Популярность — удел, скорее, зайцев, которых научили курить, а потом грамотно продюсировали. «Раскрутили», если хотите.
Мы видим, как сегодня покупают невидимые статуи или бананы, прилепленные скотчем к стене. Мир искусства становится каким-то изощренным цирком. Виктор Пелевин в Generation «П» писал про рекламу, что настал момент, когда для людей главное — показать другим, что ты запросто можешь выбросить миллион долларов на ветер. Нечто подобное сейчас происходит и в искусстве.
Беседовала Екатерина Алипова
Свежие комментарии