Меценат и арт-дилер Денис Арцинович о лаврах Фаберже, выборе между живыми и умершими художниками и о том, почему он оценил свою нефритовую коллекцию в 50 миллионов рублей.
Давайте начнем с предмета вашего увлечения, коллекционирования и меценатства. Почему это именно камнерезное искусство?
Все благодаря моему старшему брату Максимилиану (владелец британского ювелирного дома MaximiliaN London. — Прим. ред.). Мы с ним как братья Морозовы, ну а с кем еще сравнивать? В 1980-х брат поступил в Военно-морское училище в Ленинграде. Это был для него совершенно чуждой город, из близких людей — только друг отца, художник и реставратор Нодари Ахмедович Чагалидзе. Брат часто бывал у него в мастерской на улице Галерная, куда приходили многие творческие люди, и собственно там познакомился с искусством резьбы по камню. Я в этой истории возник много позже, когда Максим уже стал известным коллекционером и даже успел подарить часть своей камнерезной коллекции Эрмитажу. Мне хотелось как-то структурировать и упорядочить его собрание, а еще найти новые имена, открыть новых талантливых резчиков.
Почему вы выбрали современных мастеров, а не, скажем, работы Фаберже?
Это прекрасно, что в России существовала фирма Карла Фаберже, давшая повод гордиться русской ювелирной и камнерезной школой. Но с момента смерти ее основателя прошло уже больше ста лет, и продолжать паразитировать на его славном имени, я считаю, все-таки неправильно. Пускай им занимаются музейщики и искусствоведы, в мире огромное количество таких специалистов; кстати, подделывать произведения фирмы начали еще при жизни Карла Фаберже и продолжают до сих пор.
Поэтому мы сосредоточились на современном камнерезном искусстве. Максим приобретал в свою коллекцию произведения только тех мастеров, с кем познакомился лично. Покупал у них напрямую, без посредников. И сразу было понятно, что вещь подлинная с оригинальным клеймом. Но было и еще одно соображение. Покупая работы умерших художников, ты поддерживаешь вторичный рынок, арт-дилеров, специалистов по антиквариату. А ему хотелось помочь именно живущим художникам, активно работающим мастерам. Тут все просто: купив работу у художника, ты помогаешь ему накормить семью, купить расходные материалы и приступить к следующему творению. Так сложилось, что среди первых знакомств Максима были камнерезы из Петербурга, так он начал помогать именно представителям петербургской школы камнерезного искусства.
А помните, с чего началась его коллекция?
Отлично помню! Это была фигурка маленького шута из дымчатого кварца. Я видел ее у брата в съемной квартире на Невском проспекте, по-моему, в самом начале 1990-х. Потом мы с ней расстались, но именно она стала некоей точкой отсчета.
Есть ли какая-то преемственность между Фаберже и современными мастерами?
После революции 1917 года традиция как таковая прервалась. В годы советской власти идеи роскоши были неприемлемы, поэтому камнерезные предприятия создавали, с одной стороны, подарочные изделия для партийной номенклатуры, а с другой — облицовку станций метро. В 1989 году в Елагином дворце прошла первая выставка творений Фаберже из сохранившихся в музейных запасниках. Так произведения великого предпринимателя смогли увидеть советские люди, в том числе ювелиры, реставраторы, специалисты по работе с камнем. И по большому счету, именно эта экспозиция послужила мощным импульсом для возрождения камнерезного направления уже в наше время. Художники начали с того, что просто копировали эти работы, пытаясь освоить технику. А потом, набив руку, начали формировать свой авторский стиль.
Вы упомянули Петербургскую школу современного камнерезного искусства. Расскажите поподробнее про нее и про другие направления.
Конечно, «школа» — в данном случае это традиция, но никак не здание. В Москве и Питере вообще нет вузов, где обучают резьбе по камню, это совокупность мастерских, в которых мастер, как сенсей, передает знания и секреты ремесла ученикам. Но вообще правильно сказать так: есть русская школа камнерезного искусства с разными центрами. Один из ключевых — Санкт-Петербург, культурная столица и столица бывшей империи. Именно здесь основал свою фирму Карл Фаберже.
В России тогда мастеров было мало, поэтому заказы на исполнение горячей эмали отправлялись в немецкий город Пфорцхайм, а камнерезные скульптуры для Фаберже делали в городе Идар-Оберштайн, неподалеку от Франкфурта. Он был и остается мировой столицей камнерезного искусства, поскольку там со времен Средневековья активно велась добыча агатов. Так что камнерезное искусство в Петербург пришло именно оттуда: можно сказать, что петербургская школа выросла из немецкой.
А как же Урал?
Это наша историческая сырьевая столица — там Демидовы добывали не только железную руду для пушек, но и малахит, служивший камнем для высокой дипломатии. Подарки, изготовленные из малахита, точнее, облицованные им, считались особо ценными и преподносились царским особам. Здесь работал художник и камнерез Денисов-Уральский, известно, что и ему Фаберже давал заказы на исполнение резьбы по камню. Сегодня центры камнерезного искусства есть в Екатеринбурге и Нижнем Тагиле, в городе Кунгур в Пермском крае, в Сибае на Южном Урале — там добывают яшму. В Башкирии развита школа флорентийской мозаики, то есть создания плоских панно и мозаик из цветного камня. Помимо этого, есть Иркутск и Улан-Удэ, где сильны традиции бурятской резьбы по нефриту. И все это русская школа камнерезного искусства.
Вернемся в Петербург. Как у брата возникла идея подарить часть коллекции Эрмитажу?
Коллекция изначально создавалась как хобби, предполагающее общение с интересными творческими людьми. Со временем он занялся продажей этих работ, попробовал себя в качестве арт-дилера. В 2007 году в Лондоне он познакомился с Клубом друзей Эрмитажа и лично с Михаилом Борисовичем Пиотровским. Три года подряд экспонаты из его коллекции становились лотами закрытых благотворительных аукционов. Деньги, вырученные от этих продаж, шли в фонд Эрмитажа, в том числе на реставрацию здания Главного штаба. На одном из таких званых вечеров Михаил Борисович сказал, что Государственный Эрмитаж был бы рад иметь в своем собрании такую коллекцию камнерезного искусства, и мой брат, не раздумывая, принял решение передать главному музею своего любимого города 16 предметов из собственной коллекции. Так в 2011 году в Эрмитаже появился специальный раздел, посвященный камнерезному искусству.
Вроде бы в музее был раздел мелкой камнерезной пластики и глиптики?
Да, там были представлены малые формы, например камеи и интальи Екатерины II, а также шкатулки. Но опять же невозможно все время жить прошлым. И Михаил Борисович постоянно говорит о том, как важно поддерживать современных художников, иначе в музейных коллекциях образуются временные лакуны. Теперь наши питерские мастера-камнерезы: Евгений Морозов, Геннадий Пылин, Сергей Фалькин, Владимир Илюхин, Антон Ананьев, Владимир Путрин, Ольга Попцова, Александр Левинталь, Александр Веселовский, Вячеслав Иванов, Сергей Шиманский, Ирина Астанина, Ярослав Ксенофонтов, Сергей Станкевич, Юлия Гоголь — могут прийти в Эрмитаж и показать всем свои творения. Их работы входят в постоянную музейную коллекцию, поэтому у арт-дилеров не должно возникнуть вопросов по поводу стоимости других работ этих ребят. Это лучшая гарантия качества! Всего с 2011 года мы с братом передали в дар Эрмитажу 22 работы, потом и сам музей напрямую приобрел у художников несколько произведений. Еще три работы мы подарили Гохрану и шесть произведений передали в постоянную коллекцию Музею истории камнерезного и ювелирного искусства в Екатеринбурге. Это единственный профильный музей ювелирного и камнерезного искусства у нас в стране.
Но ведь временные выставки тоже важны?
Конечно! Благодаря выставочному процессу создается история вещи, формируется ее провенанс. Это абсолютно правильный путь. Нельзя быть скупым рыцарем, прятать свои сокровища и никому их не показывать. Я знаю некоторое количество собирателей современного камнерезного искусства, у которых коллекции больше, чем у нас с братом (в нашей порядка 60 предметов), но все это пылится в шкафах мертвым грузом до поры до времени. Расскажу один случай. Ко мне обратился один такой коллекционер, в чьем собрании ранние работы Геннадия Пылина — роскошные обнаженные женские образы. На мой вопрос, за сколько он хочет их продать, человек озвучил суммы, сопоставимые с указанными в нашем акте дарения Эрмитажу. Но так не бывает: чтобы у произведений появилась какая-то добавленная стоимость, надо повышать их ликвидность, показывать, экспонировать, включать в каталоги. Поэтому работы из нашей с братом коллекции всегда будут стоить дороже, чем из закрытых собраний.
Вы знаете, сколько вообще у нас собирателей камнерезного искусства?
«Открытых» коллекционеров можно пересчитать по пальцам одной руки: кроме нас, братьев Арциновичей, Давид Якобашвили — в его музее «Собрание» самая большая коллекция камнерезного искусства у нас в стране, но именно немецкой школы, есть работы Денисова-Уральского, а также бразильских мастеров. На Урале есть семья Шмотьевых, собирающих произведения уральских камнерезов.
А сколько тех, которые «над златом чахнут»?
Закрытых коллекционеров, наверное, с десяток. С половиной, может быть, мы знакомы. Есть коллекции крупнее нашей, но про них знает только собственник и художники, которые продают ему свои работы, а тот их прячет. Эта стратегия мне абсолютно непонятна. Впрочем, каждый имеет право делать со своим добром то, что хочет, просто при таком подходе вещь точно не вырастет в цене. Хотя некоторые считают, что смогут со временем продать свои работы дороже за счет чужих усилий.
А что вообще ценится в современном камнерезном искусстве? Как можно понять, что вещь ценная и вырастет в будущем?
Ценится, безусловно, самобытный стиль и особый авторский почерк. Но и материал, из которого сделана вещь. Для большинства петербургских художников недоступны качественные камни и сырье, потому что они стоят денег: в городе на Неве ничего не добывают. Петербуржцы стараются работать с обсидианом, яшмой — это недорого. У уральцев куда больше возможностей. Так вот мы с братом теперь сами приобретаем качественное сырье и какие-то интересные камни, например бразильские агаты, горный хрусталь, дымчатый кварц, цитрин, раух топаз, морион, аквамарины, конечно резьбовые, не ювелирного качества. Пусть резчик создает крутую авторскую художественную работу из приличного сырья — это даст ей добавочную стоимость. Ну, а дальше весь комплекс мер, о которых мы говорили: конкурсы, выставки, аукционные и музейные площадки, лекции, всевозможная популяризация этого вида искусства.
Это собственно то, чем вы и занимаетесь?
Да, мы с братом создаем ту самую инфраструктуру рынка, которая повышает ликвидность произведений камнерезного искусства. По большому счету, мы являемся поставщиками ликвидности. Каждый год к нам обращаются какие-то наследники, готовые расстаться с предметами камнерезного искусства из своего частного собрания. И мы понимаем, что сами можем проследить историю этих вещей, произвести атрибуцию на высоком экспертном уровне, без привлечения искусствоведов или музейщиков. Поэтому каждый год мы заключаем несколько сделок. Они позволяют человеку реализовать предмет искусства и получить деньги куда большие, нежели в простом ломбарде. А нам — освежить и обновить нашу собственную коллекцию, для нас это живой организм. Здесь мы выступаем арт-дилерами: не принимаем работы на реализацию, как комиссионный магазин, а выкупаем, вкладываем свои средства, а потом продвигаем творчество наших художников, создавая для них добавочную стоимость.
Что в ваших самых ближайших планах?
Сейчас в Гостином дворе проходит выставка «Арт-Москва» (с 17 по 21 апреля. — Прим. ред.). На нашем стенде Maximilian Art Foundation выставлена нефритовая коллекция из 12 животных — символов восточного календаря. Все фигурки из нефрита разных оттенков по моему заказу вырезал один-единственный мастер — Сергей Честюнин. С октября 2023 по январь 2024 года коллекция выставлялась в Екатеринбурге, в новом Музее истории камнерезного и ювелирного искусства. Но там была просто музейная экспозиция, а здесь будет уже выставка-продажа. Причем продаваться коллекция будет целиком как единый арт-объект. Это мой первый серьезный кураторский проект, которым я занимался на протяжении пяти лет.
Во сколько вы оцениваете эту коллекцию?
50 миллионов рублей.
Почему именно столько?
Знаете, я никогда не участвовал в выставках-продажах, для меня это будет новый опыт. Но на любой вопрос, почему так дорого, у меня есть только один аргумент: столько стоят пять лет моей жизни, в которые я вложил свои деньги, силы, энергию. Все эти годы мы постоянно выставляли готовые экспонаты, начиная с крысы, вырезанной в 2018 году, — она позировала в Минералогическом музее имени Ферсмана. Теперь выставим полный нефритовый зодиакальный цикл.
Тема нашего проекта — ювелирная индустрия, а говорим мы про камнерезное искусство. Справедливо ли относить камнерезное искусство к ювелирному?
Думаю, отчасти да. И объединяет оба эти направления тонкая ручная работа. При этом предметы ювелирного искусства гораздо более утилитарны, мы их носим, мы ими пользуемся. В современных украшениях могут сочетаться разные техники: в брошах Владимира Маркина работа с титаном дополнена резьбой по янтарю. Не все материалы являются драгоценными, но вся работа ювелирная. Камнерезные скульптурные произведения — история кабинетная, музейная, выставочная.
В новом музее в Екатеринбурге эти два вида искусства прекрасно сосуществуют. И вообще, на самых разных ювелирных и, шире, арт-выставках нередко можно найти работы мастеров-камнерезов: наши экспонаты принимали участие в выставках Гохрана, на которых соседствовали с историческими произведениями Хлебниковых и актуальными дизайнерскими украшениями. Важно и то, что современное камнерезное и ювелирное искусство живут и развиваются по законам арт-рынка: подлинную ценность имеют авторский почерк и оригинальная задумка, а ликвидности вещи добавляет ее живая биография. Именно поэтому свое собрание ювелирных брошей меценат из Нижнего Новгорода выставляет в местном художественном музее. Именно поэтому Maximilian Art Foundation участвует в «Арт-Москве» со своей нефритовой коллекцией. Коллекционеру нельзя быть скупым рыцарем.
Беседовала Нина Спиридонова
Свежие комментарии