Ева Меркачева: Как судили в блокадном Ленинграде

В издательстве «Альпина Паблишер» выходит новая книга правозащитницы и журналистки Евы Меркачевой «Чисто российское преступление». «Сноб» публикует отрывок.

Как судили в блокадном Ленинграде

Судебные дела — живые свидетельства истории, которая была, с одной стороны, особенно благосклонна, а с другой, особенно сурова к Северной столице.

Архив Санкт-Петербургского городского суда: несколько огромных помещений, в каждом из которых — шкафы, забитые уголовными делами. Материалы распределены по годам. Дел десятки тысяч, но точных данных нет (посчитать невозможно). Они еще не оцифрованы, хотя такую работу в архиве начали. В общем, абсолютное большинство исторических материалов никто из нынешних работников суда не читал. Сами архивариусы говорят, что периодически находят какое-то совсем уж удивительное дело. Но если его тут же не отложить или не пометить, велика вероятность потерять навсегда среди груды других.

Я открываю папочки с темно-желтыми листками. Почти все странички — рукописные. Некоторые строчки разобрать уже невозможно, однако места, где обозначен приговор, всегда выделены (иногда даже обведены чернилами или красным карандашом).

Абсолютное большинство сохранившихся здесь довоенных дел — почему-то о взыскании алиментов.

Вот, к примеру, дело от 6 февраля 1925 г. Жительница Ленинграда Ирина Федосьева «прижила» (это слово использует Фемида) двухмесячную девочку Антонину от члена ВКП(б), некоего Алексея Шмигеля. Совместной жизни у них не вышло, а Ирина осталась без работы и без денег с малышкой на руках. Просит одну треть жалованья большевика. Отец на суд пришел, ребеночка признал, но сказал, что треть — многовато. В итоге согласился платить одну четвертую, на том и порешили в суде. Но этот большевик не отказывался от отцовства — в отличие от другого.

История такая: некая гражданка Плавинская (суд не называет даже ее инициалов, зато ответчика величает Петром Тимофеевичем) родила в 1924 г. мальчика Эдуарда. И вот год спустя, убедившись, что отец не хочет никак помогать, обратилась в суд. Секретарь наркомата Петр Тимофеевич заявил на суде, что у него есть жена, причем беременная. А та женщина, которая подала иск на установление отцовства, работала сиделкой в больнице и, дескать, со многими спала. Правда, имена и адреса этих лиц он на суде не припомнил. Суд опросил свидетелей, которые подтвердили близость Петра Тимофеевича с «гражданкой Плавинской», и проявил принципиальность: установил отцовство, вынес решение о ежемесячном удержании в пользу гражданки 10 руб. из жалованья (которое составляло 52 целковых).

Иск некоей Анфиногеновой к Вихрову о признании отцовства и взимании алиментов. Женщина говорила, что связь с ответчиком была только один раз, в общежитии в июне 19935 г. И что мужчина «использовал ее насильно». Ответчик иска не признал, более того — утверждал, что с этой женщиной никогда не был в половой связи. Сегодня суд назначил бы ДНК-экспертизу. А как в довоенное время? Тогда ведь не было современных возможностей установления отцовства. И все же суд установил. Серьезным доказательством считалось в то время свидетельское слово. Может, суд верил, что советский человек врать не станет. Нашлись свидетели, подтвердившие слова женщины. Они рассказали на суде, что мужчина готов был дать денег на аборт, но в итоге передумал. «Суд нашел установленным в том, что истица от случайной связи с ответчиком имеет ребенка. Истица просит признать ответчика отцом ребенка и взыскивать с него алименты на воспитание ребенка по усмотрению суда».

Любопытен иск от 1936 г. некоей Марии Петровны к Дмитрию Семеновичу о признании отцовства и взыскании алиментов. «Суд установил, что истица находилась в близких отношениях с ответчиком Чуриловым с 1932 года и, вступив в половую связь, истица забеременела, и 23 января 1934 года родилась дочь, отцом которой истица считает ответчика. Ответчик этого не признал, мотивируя тем, что истица одновременно имела половую связь со своим мужем».

Пикантная ситуация, не правда ли? И опять же — в современном мире прибегли бы к ДНК-экспертизе. А как поступили в то время? Провели «экспертизу типового сходства». И та пришла к выводу: у ребенка (девочки) — черты Дмитрия Семеновича. К тому же суд выяснил, что муж Марии Петровны отсутствовал в течение двух месяцев 1933 г. и как раз в тот период возникла беременность. «Определение: взыскивать с ответчика (з/п 400 руб.) с 1.06.36 г. по 50 руб., а с 01.07.36 — по 75 руб. ежемесячно вплоть до изменения материального и семейного положения сторон».

Много дел об алиментах в пользу родителей. Вот, скажем, дело некоей Алехнович. Женщине 77 лет, у нее трое детей, и никто из них ей не помогал ни рублем. Сейчас бы сказали — сама виновата, так воспитала. Но тогдашний суд постановил взыскивать с каждого из троих по 20–40 руб. ежемесячно.

В груде дел про алименты обнаружила уголовное дело о клевете (оно появилось как раз в рамках гражданского иска об установлении отцовства). Некий Ольховский заявил, что видел в кустах двоих — женщину и мужчину, которые шептались и потом обнажались (рассказывает в деталях про голые ноги). Его показания должны были послужить доказательством тому, что у пары была половая связь и ребенок именно от этого мужчины. В действительности же ребенок был от другого, по фамилии Лопухин.

Суд считает данные Ольховским показания ложными, т.к. он сначала заявлял, что куст, через который он смотрел, был большой и сразу ничего не было видно. Кроме того, Ольховский скрыл от суда тот факт, что он пил вино и ел свинину на квартире у Лопухина.

Интригующее окончание истории обнаружилось на маленьком листочке:

Свидетель Ольховский после вынесения решения и оглашения, что против него будет возбуждено уголовное преследование по ст. 95 УК за дачу ложных показаний, одумался и заявил, что когда он был у Лопухина, то последний просил его рассказать на суде про кусты.

Но вот я нахожу то, что искала: дела в период блокады.

Из досье:

В конце 2022 года Санкт-Петербургский городской суд признал блокаду Ленинграда геноцидом.Установлено общее число погибших в результате блокады Ленинграда — не менее 1 093 842 человек. В деле было 45 томов, на процессе опрошены десятки выживших блокадников, ученых и историков. Суд установил факт, имеющий юридическое значение, — признать блокаду Ленинграда оккупационными властями и войсками Германии и их пособниками — военными формированиями Бельгии, Италии, Испании, Латвии, Нидерландов, Норвегии, Польши, Финляндии, Франции и Чехии — в период с 08.09.1941 по 27.01.1944 военным преступлением, преступлением против человечности и геноцидом национальных и этнических групп, представляющих собой население СССР, народов Советского Союза.

Во время блокады суды в Ленинграде работали, включая городской (его здание было почти полностью разбомблено, так что пришлось в апреле 1942 г. переезжать на другой адрес: Невский, 44). Одной из девушек, пришедших в суд, оторвало взрывом ногу. Многие сотрудники суда умирали от голода.

Сохранились записи председателя Ленинградского городского суда Константина Булдакова:

Самое тяжелое время, которое мы пережили за период войны, не только в смысле переживания от артобстрелов и бомбежек, но в связи с осложнившимся положением продовольственным было декабрь 1941 — январь-февраль месяцы 1942 года. Суровая зима. Стекла выбиты. Ветер гуляет везде. Стены занесены снегом. Света нет. Сотрудники работали все в одной комнате, где стояла маленькая печурка. Минут пятнадцать люди работают, а час сидят у печурки, отогревают руки. И страшный голод. Правда, сотрудники все получали продовольствие по рабочей карточке, но ведь карточка не отоваривалась! И все дошли до такого состояния, что еле-еле двигали ноги.

Булдаков рассказывал, что в суд перестали доставлять арестованных. В итоге судьи ездили в тюрьмы сами.

Когда мы перешли на работу в военных условиях, оставалось большое количество дел от мирного времени не рассмотренных. Места заключения разгружались. Производилась эвакуация, и создавалось такое положение, что придет член Суда в тюрьму и принесет 10-15 дел с собой, начинает проверять, подсудимых не оказывается: они или умерли, или этапированы.

И, несмотря на это, суды работали. В блокадном Ленинграде даже самые сложные уголовные дела стали рассматривать за рекордные пять дней.

На базе городского суда в декабре 1941 г. был создан Военный трибунал города Ленинграда, который рассматривал в месяц примерно по 600 дел. В основном они были о «спекулятивном обмене» и о хищении продуктов.

Самое громкое, пожалуй, дело Широковой, работницы Смольнинского райбюро по выдаче продовольственных карточек. Судя по материалам, она должна была принимать возвращенные карточки и сжигать их. Однако Широкова карточки не сжигала, а отоваривала. Как ни ужасно звучит, в те страшно голодные дни она тратила вырученные деньги на скупку ценностей — золотых часов и украшений. Широкову осудили к расстрелу и чуть ли не на следующий день приговор привели в исполнение, несмотря на то, что она женщина, что раскаялась и т.д.

А я там временем изучаю очередное дело.

Обвиняемая Анна Седова, образование низшее, из крестьян-средников, находилась в момент совершения преступления на иждивении мужа, 28 октября 1941 года на Кузнечном рынке продала две плитки шоколада за 120 рублей гражданину Полонскому.

Ей дали пять лет исправительно-трудовых лагерей по статье 107 УК РСФСР с «конфискацией отобранного при обыске шоколада и денег».