В очередном эпизоде своего дневника отец и журналист Игорь Порошин идет по следам русского мата — через Александра Пушкина, Артемия Лебедева, репера Хаски и сына Антона.
В завершении предыдущей главы моего дневника я пообещал рассказать об удивительной жизни Антона в новой маленькой школе после прощания, вернее будет сказать, выдворения его из огромной общеобразовательной. Я поступил опрометчиво.
Я не могу описывать незавершенные ситуации, которые завязываются в тугие узлы. И хотя я практически никак не заявляю о том, что публикую дневник отца, существует вероятность, что кто-то из участников жизни Антона в его новой школе узнает о моих упражнениях, примет их болезненно — и это нарушит естественное течение событий.
Поэтому я возьму первый тайм-аут и посвящу себя отвлеченному вопросу. Тому, что никак не терзает ни меня, ни Антона. Зато, насколько я знаю, изрядно тревожит очень многих родителей. Я совершенно не понимаю этой тревоги и популярности этой темы. Дело в том, что я искренне считаю, что мат почти никак не уменьшает значение человека. Даже и маленького человека. Хотя, конечно, и не возвеличивает.
Я намерен в моих заметках избегать рецептов и рекомендаций, но в данном случае я готов поручиться, что это работает как закон. То есть с исключениями. Если мат в вашем доме звучит не чаще, чем вскипающий чайник, ваш ребенок не будет ругаться матом показательно больше, чем вы. В будущем. Подростки же неминуемо соблазняются сквернословием.
Ругается ли Антон матом во дворе, когда играет в футбол? Я даже не знаю. Наверняка. Но я совершенно уверен, что и здесь он не изменяет себе. Он это делает на свой манер. Выпендривается, озадачивает. Хотя бы тем, что не отвечает на мат матом.
Когда я прохожу мимо футбольной площадки в вечернее время и над ней висит густое бранное облако, я воспринимаю это как часть пейзажа. Естество, проявленное в звуке. Оставьте мат подросткам — он должен принадлежать им! Этим неутомимым исследователям запретного, темного, зловонного.
Проблема в том, что мат совсем перестал быть запретным. Он сделался всеобщей частью речи. Эта ситуация новая, и совершенно непонятно, что с этим делать. Вот это и нужно обсудить.
Примерно вплоть до XXI века русский мат существовал в строго очерченных положениях и социальных зонах. Он служил повседневным языковым материалом, чем-то вроде клея в той среде, где ощущалась нехватка слов, их незнание, а также неспособность их связывать и согласовывать между собой.
Мат был частью речи в экстремальных профессиях, вообще — индикатором переходных состояний, внезапности, нештатности — угроз и насилия, например.
Мат жил и как часть речи изящной русской словесности в богемной резервации. Были, есть и будут люди, которые умели изумительно красиво пользоваться матом. Пушкин, конечно.
В нулевых годах 21-го века усилиями таких подвижников, как Артемий Лебедев и особенно Сергей Шнуров, это складывавшееся веками бытование русского мата было разрушено. В некотором смысле это можно назвать крупнейшей языковой революцией, куда более значительной, чем символическое изгнание «яти» из русского алфавита в 1918-м. Недаром изначально биография Шнура под редакцией Максима Семеляка была остроумно озаглавлена как «История приватизации мата России». В итоге было оставлено «Музыка для мужика». Это неточно. Мы позже разберем почему.
Мат замечательно служил нам разделительным маркером. Он отделял разрешенное от запрещенного, официальное — от частного, так называемое высокое — от так называемого низкого, сдержанное — от распущенного, ординарное — от исключительного. И наконец, даже свободу — от несвободы. На этом всячески настаивали те же Шнуров и Лебедев. Вся страна горланила в барах и караоке песни Шнурова, переживая в этом освобождение.
Но никакое всеобщее освобождение невозможно, как мы знаем. В мате мы ощущаем не только беспредельность, но и ограничитель. Иногда приходится сдерживаться, чтобы не выругаться матом. Существовавший по краям, между богемным кабаком, с одной стороны, стройкой и нехорошей квартирой — с другой, мат выявлял норму, середину. И она оказалась наводненной матом.
Быстро ставший любимым артистом богемы, Шнур не остановился на этом. Он сделался затем идолом только что возникшего и распухающего в нулевых и десятых, как на дрожжах, русского мидл-класса — взрослых, образованных, социально ответственных. В ушах — Шнур, а на экране офисного монитора — свежий пост Темы, где «уй»-«да»-«рас».
Я знал людей, которые умели изумительно ругаться матом. Как Пушкин, как Бродский. И все, что произошло за последнее 20-летие с живописнейшей частью русской речи, я воспринимаю почти как трагедию. Случилась великая девальвация мата, даже — дефолт. Мат стал модным — всеобщим возбуждением. Еще хуже — он стал инструментом демонстрации «успеха» или, во всяком случае, нацеленности на него.
Буквально — если в русских столицах, где-нибудь в районе модного квартала вы слышите матерщину, то, соединив зрение со слухом, вы почти наверняка обнаружите стайку девушек, хорошо одетых, из почтенных семей, наверняка учащихся почтеннейшего вуза. Вы это быстро поймете по тому, с чем мешается мат. Скажем, со словом «обесценивание». Да, русский мат прирос во многом молодыми женщинами. Они присвоили его себе, говоря, опять же, на современном жаргоне, «осознанно», в соответствии с самыми передовыми трендами вчерашнего facebook*. Как форму социального утверждения, если угодно — социальной аффектации, в противовес ужасному завету патриархата: только мужчина может ругаться матом.
Ну и как должны себя чувствовать себя в этом мире наши детки, покидая территорию школы, где, как и прежде и во веки веков, запрещено пользоваться матом, и оказываясь в мире, где мат уравнен в правах с прилагательными?
Как сказать теперь ему, да уже и ей: ругаться матом нехорошо! А очень просто. Сейчас — проще простого.
Мат никогда не принадлежал старикам. Или 40-летним. И 25-летним он тоже не принадлежал. Ему, да, все возрасты покорны. Но более всего подросткам. Так было всегда, но не теперь.
Пацаны и пацанки, оставьте мат взрослым, курящим возле офиса! Это — отстой для усталых взрослых.
Ругаться матом — это буржуазно (версия для студентов).
Единственным способом вывернуть это взрослое дело наизнанку будет не ругаться. Ну или ругаться изощренно, как Пушкин или Хаски. Я абсолютно уверен, что скоро в нашем обществе возникнет модный социальный маркер — не ругаться матом. По принципу критического накопления массы. Когда-то очень живого, теперь пустого и полого, гниющего вещества языка.
Мат есть слово, отделенное от своего корня. Мат — это звук, в котором обнаруживается усталость от слов, всегда что-то означающих. Следовательно, разоблачение мата, его пустой (дьявольской, согласно церкви) природы может быть найдено в наглядном соединении матного слова с его означающим.
Отец мне растолковал основной словарь матерных слов в мои 11 (это было шоком!). Я повторил вслед за моим отцом в 11 лет Антона. Ругаться матом не очень хорошо, потому что мы множим пустоту. Ругаться матом, то есть буквально поминая мать — исток живоначального, — уже большой грех. Я совершенно не стесняюсь учиться у Кавказа.
Чуть-чуть поворчу на времена и нравы. В русских школах ввиду поклонения американскому рэпу теперь ходит много русских калек рэперской риторики. Поэтому, когда повышаются ставки конфликтов, дети иногда поминают мать противника, как в рэп-батлах. Такого в мои времена не было и даже представить было невозможно. Что-то подобное произошло в замечательной новой школе Антона. Через секунду примерно Антон лежал на полу и душил обидчика. Что сказать — что хорошо, то хорошо.
— Пап, я не хотел бы, чтобы ты в моем присутствии ругался матом.
— Чего?
— Ну ты сказал это слово.
— Антон, я не ругался ни на кого. Я использовал слово, которое счел единственно возможным в созданном тобою контексте. Потому что как назвать иначе то, чем ты сейчас занимаешься? МозгоеДство — оно и есть мозгоеДство.
* Facebook — проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.
Свежие комментарии