«Если мы такие умные, то почему мы такие злые?»: отрывок из книги

Профессор кафедры психобиологии мадридского университета Комплутенсе Мануэль Мартин-Лоэчес написал книгу «Умнее всех?». «Сноб» публикует отрывок.

Если мы такие умные, то почему мы такие злые?

Есть одно явление, кажущееся абсурдным, бессмысленным и странным для нашего вида, — это жестокость. Её словарное определение включает такие выражения, как «бесчеловечное обращение, грубость, безжалостность».

Человек демонстрирует поведение, которое определяется как бесчеловечное, — как это возможно? Разве это не противоречие? Как вообще объяснить существование жестокости? Указывает ли она на «неизгладимый отпечаток» нашего «ничтожного происхождения» от животных, или жестокость проявляют только люди? Жестокость обычно предполагает не только агрессию, но и причинение страданий жертве и — что важно — получение удовольствия от этого. Чтобы быть жестоким, даже не обязательно активно причинять вред — достаточно видеть страдания других и не пытаться их предотвратить, несмотря на возможность это сделать.

Может показаться, что и некоторые животные иногда ведут себя жестоко, например когда охотятся не чтобы утолить голод, а ради развлечения. Нередко можно увидеть кошек, которые ловят мышей и не едят их. Кошка оставляет мышь в живых и играет с ней: то выпускает, то снова ловит и подбрасывает. Без сомнения, мышь при этом страдает, но мы не знаем, действительно ли кошка наслаждается её мучениями — а ведь только в этом случае можно утверждать, что она жестока. Лично я в этой жестокости не уверен. Скорее всего, кошка отрабатывает навыки, тренируясь для будущей охоты, когда нужно будет ловить добычу уже по необходимости.

Кошка наслаждается процессом этой игры, но именно процессом, а не страданиями мыши. Многие животные чрезвычайно агрессивны, в том числе, казалось бы, без необходимости: они атакуют любое живое существо, попадающее в их поле зрения или на их территорию. Среди прочих так поступают медведи, львы, крокодилы или акулы. Однако они делают это не ради развлечения, а, вероятнее всего, для защиты своей среды проживания; даже если угрозы на самом деле нет, они могут действовать превентивно. Они агрессивны потому, что в первую очередь защищают свои ресурсы, обычно скудные и ограниченные. Вот в чем разница: одно дело проявлять агрессию или убивать, чтобы защититься, и совсем другое — наслаждаться страданиями другого.

Я видел сцены охоты шимпанзе, которые загоняют и атакуют маленьких обезьян других видов. Это жестокая погоня с трагическим финалом, которая заканчивается после очевидных страданий, испытываемых маленькой обезьянкой. При этом шимпанзе проявляют плотоядность только изредка, а мясо не является необходимым для их рациона. Поэтому кажется, что их охота больше связана с демонстрацией силы и способностей, с ролями и положением в группе, чем с необходимостью добыть еду. Шимпанзе по крайней мере до некоторой степени эмпатичны и способны понять, страдает ли их жертва. Их мимика при выражении эмоций столь же разнообразна и полна, как у людей; я думаю, они способны понимать: обезьяна, за которой они гонятся, испытывает страх. Хотя это животное другого вида, физическое сходство довольно велико. Но я не думаю, что они наслаждаются именно чувством страха другого животного, уж точно не всегда. Эта охота преследует другие цели.

Итак, возможно ли, что только человек демонстрирует жестокость в строгом смысле этого слова, то есть получает удовольствие от страданий других? Только ли люди показывают такое бесчеловечное поведение? Возможно, так оно и есть. Можно попробовать это объяснить с точки зрения эволюционной психологии. В рамках этого подхода механизмы и системы нашего мышления — это результат того, что на протяжении сотен тысяч лет происходило в Африке, где мы и эволюционировали; многие аспекты человеческого поведения являются следствием психологических адаптаций, возникших для решения тех или иных проблем в среде проживания наших предков. Среди этих проблем — необходимость понимать, что на уме у других. В первой части книги уже говорилось, что социальные факторы стали важным двигателем нашей эволюции, причем до такой степени, что у нас развилась удивительная способность ставить себя на место другого, намного превосходящая способности любых других животных, в том числе приматов. Мы представляем себя на месте других автоматически и довольно эффективно — хотя иногда при этом ошибаемся, что неизбежно. Если отталкиваться от эволюционного предположения, становится понятно, что животное с огромной эмпатией, но при этом очень агрессивное по отношению к членам других групп — а это постоянная черта человека — может развить механизм, позволяющий причинять вред существам, похожим на него. Более того, наслаждение причинением вреда может быть своего рода компенсаторным механизмом, помогающим принять противоположную точку зрения — например, когда нужно бороться с себе подобными и уничтожать их, потому что это враги, конкурирующие за те же ресурсы.

Иногда говорят, что для того, чтобы проявлять жестокость, не испытывая угрызений совести, необходима дегуманизация жертвы — как это происходит на войне. Однако сама по себе дегуманизация не объясняет жестокость. Напротив, большинство случаев жестокости направлено на то, чтобы заставить кого‐то страдать так, как способны страдать мы; при дегуманизации идея страдания сводится на нет, а значит, не будет настоящего наказания, мести, урока, который предполагается преподнести. В общем, дегуманизация, то есть отношение к тем, кому мы причиняем вред, как к животным, а не людям, ничего не решает. Более того, мы способны проявлять эмпатию к животным, видеть, что животное страдает, страдать вместе с ним или, наоборот, проявлять жестокость по отношению к животным. Устойчивые, регулярные проявления жестокости по отношению к животным, как и к людям, считаются психическим расстройством. Вообще, жестоким может быть любой человек, эта черта есть у всех нас и время от времени может проявляться. Однако, если она выходит из‐под контроля, мы имеем дело с патологическим поведением. Это относится и к другим видам поведения, схожим или связанным с жестокостью: сексуальному садизму, сексуальному возбуждению, возникающему при причинении физических или психологических страданий. В определенных дозах такое поведение может считаться здоровым или нормальным, но чрезмерность может быть серьезной проблемой.

Несколько выше я упомянул немецкое слово, обозначающее радость от чужого несчастья: Schadenfreude. Разумеется, это чувство могут испытывать все, а не только говорящие на немецком. Хотя, в принципе, оно может проявляться в разных ситуациях, чаще всего эта эмоция обычно ощущается как радость в момент, когда страдает кто‐то, к кому мы не испытываем особой симпатии. При этом обычно мы считаем, что человек заслуживает наказания, потому что в прошлом совершил какое‐то злодеяние или потому что причинил нам вред, за который хотелось бы отомстить. Что ни говори, а именно таким образом работают сложные схемы человеческих отношений, так регулируется наше сосуществование. Таковы люди, самые эмпатичные существа на планете. И конечно, мы способны на противоположное — можем чувствовать сострадание, что, собственно, и называется проявлять человечность. Однако сострадание тоже не свойство исключительно людей. Например, такие крупные приматы, как гориллы или шимпанзе, иногда проявляют сострадательное поведение к своим сородичам; они способны в группе помогать тем, кто не может справиться сам. Это поведение наблюдалось в нашей эволюционной линии с очень давних времен, еще до появления вида Homo sapiens. Похоже, шимпанзе свойственна некоторая степень эмпатии, пусть и не настолько развитая, как у нас. А значит, они могут осознанно проявлять и жестокость тоже.