Мама, а где мой папа?

Или как Анфиса Кондратьевна решила стать матерью «по науке», а теперь не знает, стоит ли рассказывать детям, кто их отец? Психолог Катерина Мурашова приглашает читателей «Сноба» к дискуссии.

— Как вас зовут?

— Анфиса.

— Редкое имя.

— Да уж. Папа с мамой мне подсуропили, а в дополнение к моему отчеству «Кондратьевна» так и вообще — готовый персонаж из советского стендапа, — усмехнулась женщина.

— Читали, наверное, как актриса Раневская ненавидела фразу «Муля, не нервируй меня!», которой все ее приветствовали? Но Раневская хоть сама на съемках ее и придумала… А меня все детство приветствовали: «Анфиска, в сумку!» — и никакой моей в том вины не было. Теперь бы сказали, что это была психологическая травма, но я тогда, в детстве, решила наоборот: это моя суперсила! И — вот! — Женщина ткнула пальцем в лацкан своего синего пиджака, и я увидела там изящный, по всей видимости, серебряный значок, изображающий ту самую крысу из мультфильма.

Я улыбнулась:

— Ну рассказывайте, с чем пришли, Анфиса Кондратьевна.

— Очень конкретная у меня сейчас в жизни получилась петрушка, — вздохнула женщина. — И нужен совет. Вы по изначальному обеспечению судьбы — биолог, как и я, и я решила, что вы-то меня как раз поймете и не будете всякие эти нюни современные разводить…

Речь у Анфисы была сильно индивидуализированная, но мне это скорее нравится. И совсем не нравится «офисная», похожая на канцелярит речь, с обильными вкраплениями англицизмов и «психологических» терминов, которой сейчас многие молодые горожане говорят и пишут. 

— Что ж, рассказывайте все по порядку.

Училась Анфиса самостоятельно, уверенно и хорошо.

Интересовалась биологией и медициной, выбирала между ними. В конце концов выбрала все-таки биологию. «Для медицины какая-никакая все-таки эмпатия нужна, с людьми же работа, — объяснила она мне. — А у меня с этим всегда, с самого начала были серьезные проблемы. Животных я еще могла пожалеть, людей — никогда, ну вот просто за все детство не припомню ни разу».

На биофаке Анфиса сразу стала плотно заниматься научной работой. К окончанию курса у нее уже были пара десятков совместных с научным руководителем публикаций, в том числе в серьезных журналах.

От новых знакомых в студенческой среде девушка просила или требовала, чтобы все называли ее Анфи, с ударением на втором слоге. Научный руководитель просьбы игнорировал:

— Анфисочка, дорогая, — ласково говорил он. — Вы, несмотря на свой юный возраст, уже совершенно готовый исследователь.

Но после окончания университета Анфису потянуло в бизнес. Чахнуть над пробирками в поисках некоей абстрактной истины показалось ей скучноватым. Хотелось риска, развития, материального воплощения задуманного. Бизнес образовался сначала чисто медицинский, а теперь уже и немного фармакологический. 

— Сейчас у нас с партнерами несколько центров, где анализы делают, и два небольших фарм-производства. Дженерики — вы же понимаете, насколько в сложившихся обстоятельствах это выгодно? Деньги, деньги, деньги — хорошим таким ручьем или даже маленькой речкой… Ну и польза людям, конечно, тоже. К оборудованию медицинскому я еще приглядываюсь. В новациях — тут мы пока Западу не конкуренты. Но, знаете что, мы умеем делать то же самое, однако намного, иногда в разы дешевле…

В общем — настоящий увлеченный своим делом и его развитием человек. В самом расцвете физических и творческих сил. А ко мне-то — зачем? В чем — «петрушка»?

Совершенно неожиданная «петрушка» образовалась, как и следовало ожидать, в Анфисиной личной жизни. 

Поначалу Анфиса в этой области вообще ничего не хотела: ни семьи, ни детей. В ранней юности фанатела от песни «Нас не догонят» и думала, что они с подружкой лесбиянки. Потом все-таки поняла, что нет, но почти до тридцати лет ничего больше коротких, ни к чему не ведущих романов не было. И это — с удовольствием, пока оно длится, но без обязательств и переживаний, когда оно закончится, — совершенно Анфису устраивало. Она даже собой немножко гордилась: вот какая я современная и никому — ни себе, ни людям — жизнь этой унаследованной от предков пляской гормонов не порчу.

Потом Анфисе вдруг показалось, что в ее новой, светлой, просторной, хорошо обставленной квартире будет хорошо смотреться ребенок. Ее ребенок. Но откуда же его взять? Замуж Анфиса по-прежнему не хотела. Случайное зачатие от проходного романа или искусственное оплодотворение из базы спермы не рассматривала, так как, как биолог, понимала: слишком много рисков. Ребенка хотелось по возможности здорового и непременно умного.

Со своим старым научным руководителем она по-прежнему общалась — и теперь уже можно было сказать, что дружила. Они перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками, иногда советовались друг с другом и помогали, чем могли. Еще со студенческих лет она, по старой университетской традиции, была вхожа к Кириллу Константиновичу домой, была хорошо знакома с его женой (она Анфисе очень нравилась и воплощала недоступную для девушки «домовитость»).

На тот момент дети Кирилла Константиновича уже выросли. Сын (биохимик) уже несколько лет жил в США, дочка доучивалась на финансово-экономическом и тоже подумывала об эмиграции.

Анфиса несколько месяцев собиралась с духом, а потом сделала бывшему научному руководителю предложение. Пообещала полную и окончательную анонимность… ни просьб, ни претензий, ни намеков. «Мы же с вами биологи! Про генетику все знаем. Хочу умного. Забеременею, исчезну с радаров — и все. Никто никогда ничего не узнает». 

Кирилл Константинович был «фраппирован, потрясен, изумлен и поставлен в странное положение». Подумал неделю и согласился.

Все получилось даже красиво: цветы, ресторан на воде, блики в бокале, прогулка на взморье, загородный пансионат, поездка на профильную конференцию и научные дискуссии почти до утра… «Старая гвардия!» — удовлетворенно думала Анфиса.

На УЗИ в пять месяцев сказали уверенно — мальчик. 

— Нужно выбрать имя, — заботливо сказал Кирилл Константинович, целуя Анфисе руку. — Чтобы оригинальное, и не в каждой подворотне встречалось.

«А вот уж нет вам оригинальное!» — подумала Анфиса Кондратьевна и посмотрела в интернете, какие в Петербурге сейчас самые распространенные имена для младенцев. Выбрала — Александр. Спросила:

— Александр Кириллович?

— Ох, нет-нет, пожалуйста, Анфисочка! — заволновался пожилой профессор. — Не надо Кириллович. Догадаются же…

— Хорошо, как скажете, — пожала плечами Анфиса. И исчезла с радаров.

Александр Александрович родился весом в четыре кило. Из роддома встречали коллеги и подруги. Было весело. Еще до рождения Сашеньки Анфиса выбрала и наняла няню. Они с ней подружились: Анфиса не лезла в уход, а няня — в развитие ребенка.

К пяти годам Сашенька умел читать и писать на двух языках, а также умножать и делить. Много времени проводил за книгами и микроскопом. Обожал химические опыты. Няня вздыхала: ей не хватало тепленького младенца (ее взрослый сын и двое внуков жили в другой стране). Однажды она сказала об этом вслух, и Анфиса неожиданно откликнулась:

— А ведь действительно! Неплохо же получилось! Можем повторить?

Кириллу Константиновичу послали фотки, отчеты о развитии сына и новый запрос. Сначала на звонок. По телефону мужчина заплакал. Анфиса сразу засомневалась в происходящем, но няня, нешуточно взбудораженная открывшимися перспективами, ее уговорила.

В положенный срок родилась Оленька, Ольга Сергеевна.

Причем обоих своих детей Анфиса рожала сама и — стоя, держась за опору (персонал в платной палате тоже был «фраппирован», но покорился железной воле роженицы).

— Вы же как биолог понимаете, Екатерина Вадимовна, что это самое физиологическое положение для потуг и родов у млекопитающих, — объясняла она мне. — А лежа — это только для врачей удобно, но от этого масса осложнений бывает.

Сашенька сестренке ужасно обрадовался:

— Мама, я научу Оленьку делать препараты и разводить головастиков. А няня займется сестренкой и наконец отстанет от меня со своими глупостями.

Незаметно пролетели еще пять лет. Анфиса в охотку развивала бизнес и детей. Мужчины как сексуальные партнеры как-то совсем исчезли из ее жизни, и, изредка обращая на это внимание, она иногда, как в юности, думала о своей сексуальной ориентации, а иногда — о раннем климаксе.

И вот однажды на ее горизонте вдруг снова появился Кирилл Константинович.

— Я вам сейчас без всяких экивоков про все расскажу, прямо как оно есть, ладно? — предупредила меня Анфиса.

Я, разумеется, согласно кивнула.

К тому моменту в большой «профессорской» квартире на Петроградской стороне Кирилл Константинович фактически остался один, если не считать старого кота-кастрата, который 22 часа в сутки спал, а остальное время ел и закапывал в лотке отходы своей жизнедеятельности.

Жена Кирилла Константиновича в какой-то момент стала ходить на какие-то «тренинги», а потом вдруг сказала, что ей «надоело подстраиваться и хочется хоть что-нибудь в жизни увидеть и пожить для себя» — и уехала к сыну в Америку, где теперь помогает воспитывать внука-мулата и зарабатывает онлайн-уроками (по образованию она филолог). Дочка живет в Москве, замужем и с отцом отношения поддерживает вежливо-отчужденные.

— Ему далеко за шестьдесят, он, как выяснилось, расист (не одобряет отношений сына). Он хочет общаться с нашими детьми, хочет, чтобы я им сказала, что он — их отец. Хочет встречаться, проводить время и, может быть, даже жить с нами. Недавно позвонил и сказал так вкрадчиво: «Анфисочка, я отпишу нашим детям дачу по завещанию…» Хочет нас купить. Я не знала, мне плакать или смеяться. Мы виделись. Он хорохорился, надел галстук, кольцо-печатку и облился одеколоном. Но это не то, тогда жена за ним ухаживала, и сейчас видно, что этого нет. Он старый. Я ничего этого не хочу. Наверное, у меня должно быть какое-то сочувствие, человеколюбие, благодарность или еще что-то там такое. Но у меня ничего такого нет. Только — неловкость и досада. Может быть, я урод. 

Однако есть дети… Оленьке еще все равно, но Саша уже несколько раз меня спрашивал: мой отец — кто? Где он?

На самом деле у меня был план — когда они вырастут, а он умрет, я дам им ссылки на его научные труды (их много и они вполне значительны), и скажу: «Вот это ваш отец, он был моим научным руководителем, я им восхищалась и полюбила, он тоже влюбился в мою молодость и научную дерзость, но у него была семья и он был порядочным человеком, и поэтому мы…» И бла-бла-бла. Это был хороший план, я и сейчас так думаю, потому что он не совсем ложь, но он провалился, и я в полной растерянности, если честно… Что мне делать?

 ***

Уважаемые читатели, предлагаю летний мозговой штурм для Анфисы Кондратьевны. Время отпусков, у всех есть время и силы, чтобы поразмышлять.

Как вы думаете, что следует предпринять женщине в сложившихся обстоятельствах?

В этой истории, как и во всех прочих моих историях, нет злодеев и праведников. И никто из участников не может (да и не хочет) измениться по мановению волшебной палочки. Однако какое-то движение в ситуации все-таки подразумевается.

Опишите свое видение проблемы. Я опубликую ваши письма в нашей традиционной уже рубрике «Люди пишут письма», Анфиса прочитает их, и, может быть, это натолкнет ее на какие-то здравые мысли.

Плюс, на мой взгляд, просто в качестве «психологического упражнения» иногда полезно практически рассмотреть с разных сторон вот такие ситуации, где нет никаких правых-виноватых, а есть обычные нормальные люди, попавшие в не совсем обычную затруднительную ситуацию. Адрес для писем: katgift12@gmail.com.