Негромкий юбилей — 30 лет назад, в ноябре 1991 года в России начался капитализм. Об этом ключевом событии не пишут сегодня с передовиц, не устраивают по этому поводу конференций или концертов на Красной площади. Впрочем, эпидемия, да. Она, кстати, как раз и напоминает нам о том, что капитализм не достроили
Почти ровно 30 лет назад, 15 ноября 1991 года Борис Ельцин подписал пакет из десяти указов и распоряжений, которые намечали переход к рыночной экономике: в числе прочих — либерализация цен и отказ от их государственного регулирования, приватизация государственной собственности и создание класса собственников.
Негромкий юбилей — 30 лет назад в России начался капитализм (формально еще существовал СССР, ему оставалось примерно полтора месяца). О том всеобщем и универсальном, что определяет буквально все наши действия и мысли все эти годы, не пишут сегодня больших текстов и не устраивают по этому поводу концертов на Красной площади. Впрочем, эпидемия, да.Итоги реформ сегодня по-разному оценивают даже их идеологи — например, Абел Аганбегян, академик РАН, в 1990-е годы ректор Академии народного хозяйства при Совете министров СССР/правительстве РФ, , что, при всех, конечно, видимых изменениях, в экономическом смысле «30 лет мы топчемся на месте». Если превратить его слова в метафору, то вот представьте себе человека, который разбежался, как перед прыжком с кочки на кочку, — и даже прыгнул, но каким-то необъяснимым, неведомым образом там, наверху, как бы и застыл — или застрял, — замер в воздухе. Вместо того, чтобы приземлиться. Ни туда, ни сюда.
Как это получилось?
Конечно, причины можно объяснить с помощью экономических же терминов, но автор не экономист, и его волнует другое. Например, массовая психология. Большинству тогда еще советских людей попросту не объяснили, что произошло — как бы «на пальцах». Апокриф гласит, что в 1992 году Егор Гайдар, главный идеолог реформ и уже зампред по экономике, предложил Ельцину, что, мол, надо как-то объяснить людям суть капитализма; но Ельцин возражал: «Что-о? Опять агитпроп устраивать?» Не надо, мол, люди сами разберутся. Не разобрались. Такого «разговора о капитализме» — в широком смысле — так до сих пор и не состоялось.
…Я часто представляю себе — ибо вижу в этом ключевую ошибку ельцинского правительства реформ, — как могли бы выглядеть заголовки газет 30 лет назад, если бы этот план Гайдара осуществился. В идеале целые полосы тех еще газет, бумажных, с заголовками аршинными буквами: «Риск. Случай. Удача. Прогресс» и далее по списку, с ключевыми понятиями, разъясняющими суть капитализма. Не научная терминология, а какие-то совсем простые понятия, в то же время требующие переосмысления, перезагрузки — без чего нельзя понять природу частной экономики. Конечно, все мы задним умом сильны. Но именно этого — разъяснения природы, базовых понятий капитализма — и не хватило для того, чтобы перескочить на другую кочку.
Например, понимание риска — оно сейчас очень актуально. У нас, с одной стороны, люди любят, обожают риск. Вспомним еще классиков, про быструю езду. Выжимать 99 км в час там, где ограничение «80», не говоря уже о большей скорости в городе. Первый альбом «Тату» (2001) назывался «200 по встречной». Группа на тот момент была символом всего ультрасовременного, модного и даже с вызовом, однако в названии альбома заложено как раз очень патриархальное понимание риска. Эту линейку дурных рисков можно продолжить вплоть до любви к рискованным военным авантюрам, которые якобы поднимают дух населения. Забавно, что те же, надо полагать, люди, обожающие опасные и бессмысленные трюки на дорогах, рассказывают нам сегодня о «риске вакцин», призывают «подождать надежных лекарств» и не хотят «рисковать», при этом подвергая себя и других еще большему риску. Сказывается непонимание тех самых «простых вещей», не объясненных, условно, еще 30 лет назад: что сегодня нет в мире стопроцентных «островков безопасности», а есть выбор — между опасностью большей или меньшей. Быстрая езда, из-за которой гибнут тысячи, — риск опасный и бессмысленный. Прививаться — риск минимальный, и он оправдан. Приемлемый и полезный риск, однако, отсутствует в нашем массовом джентльменском наборе, в практике жизни.
Или вот «удача». Капитализм не гарантирует вам успех, даже если вы упорно трудитесь, но лишь дает шанс на удачу. Так же парадоксально обстоит дело и с надеждой, и с верой. Даже видя примеры худшего, продуктивнее тем не менее верить в лучшее и исходить из этого. Исходить из того, что человек способен становиться лучше. Вакцинация — это и есть такая возможность улучшения, если угодно. Но если нет веры в прогресс, в будущее, тогда нет и желания становиться лучше.
Нами управляют слова: например, заслонившее все другие термины понятие «стабильность», которое внушает ложные надежды, а по сути является закупориванием сознания. Причем у нас если не стабильность, то сразу «крах» — третьего не дано. Никакой стабильности в этом новом мире в принципе не может быть, но люди, даже сами того не осознавая, требуют предсказуемости и стопроцентных гарантий. Таких гарантий сегодня никто в мире дать не может.
Все эти вещи следовало бы объяснять 30 лет назад. Впрочем, и сегодня не поздно. Пандемия — такая странная вещь: она напоминает нам, в том числе, и о недостроенном капитализме. Дух капитализма и пандемия совпадают в своих приоритетах — в понимании риска, случайности и прогресса. И на вопрос «почему наши люди не прививаются» ответ тот же: проблема в недостроенном и неосмысленном капитализме, законам которого мы подчинены, но не понимаем его духа, если угодно. От этих вопросов все равно не уйти — только теперь это уже не вопрос преуспеяния, а вопрос выживания.
А что вы думаете об этом?
Обсудить тему и поспорить с автором теперь можно в комментариях к материалу
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале . Присоединяйтесь
Свежие комментарии