«Выход есть – надо только найти цель и захотеть этого»

В издательстве АСТ готовится к выходу книга, «Бездомные девяностые. Разговоры с великим бомжом» (18+). Это нон-фикшн книга о становлении одного из первых благотворительных фондов в новой России. В своем блоге поговорил с соавторами книги Анастасией Медвецкой и Валерием Соколовым

Вопросы для Анастасии Медвецкой

1. Анастасия, расскажите, пожалуйста, что побудило вас взяться за данную тему и как рождалась эта книга?

Я писала серию текстов для «Москвич mag» о том удивительном, чего нет в Москве. Тот самый материал планировался про Апрашку — рынок, где нагромождено много культурных слоев: и Достоевский с ломбардами, и первый в России рокабилли клуб, и бандитский шлейф, когда мой знакомый ходил покупать туда танк в 1990-е, там же была и редакция газеты «На дне», которую делал Валерий. В общем, комментарий был мне нужен маленький. И без поз, придя на встречу, я заявила, что то, что делает «Ночлежка» последние годы мне совсем не симпатично — очень экзальтированно, навязчиво и, пардон, слюняво. Хотя я видела архивы старых акций — и это было здорово.

Про Апрашку Соколов, конечно, дал мне комментарий. Но проговорили мы пару часов — и его жизнь оказалась настоящим блокбастером. А из «Ночлежки», ради которой он сам стал бездомным, продав жилплощадь на Невском, переболев на ногах туберкулезом и прыгая с принцем Майклом по городу, когда умирала его любимая женщина, вместо того, чтобы быть рядом с ней, его отодвинули. Меня задело.

2. Что вы думаете о Валерии? Он — адекватный соавтор или нет? Как вы работали вместе? Как разделяли обязанности? Не возникало споров или скандалов?

Очень специфичный. Мне пришлось учить Соколова говорить «я»— ну не привык человек рассказывать, какой он крутой. А ведь правда круче гор. И я постоянно спотыкалась о то, что он говорил: «Ну кому это может быть интересно?.» Он вообще не очень любит говорить о себе, поэтому когда мы возвращались к какому-то сюжету, он вспыхивал — я же уже об этом рассказал. Но я докапывалась: а что ты чувствовал? а какого цвета были стены? а потом что? В общем, выколупывала из него детали.

Интервью брались повсюду: например, большая часть книги была наговорена, сидя на Университетской набережной, белой ночью за поеданием шавермы.

А обязанности были очень простые — танго, где я вела. Валера отвечал на вопросы и перепроверял написанное. Мне хотелось сделать эту книгу именно от первого лица, от его лица. Поэтому он был мегафоном, а я — спичрайтером, стенографисткой, интервьюером и психологом заодно.

3. На ваш взгляд, какие сейчас системные проблемы способствуют росту бездомности в России? Можно ли как-то улучшить взаимодействие государства, бизнеса и общественных организаций в решении проблемы бездомности? С чего бы начали вы?

К бездомным сегодня относятся как к плюшевым игрушкам, которых треплют за щеку. Их гладят по голове: кормят, поят, дают ночлег. Но не дают системного способа выбраться из этой беспробудной тьмы.  Я бы выстроила новую систему, где бездомные смогут почувствовать себя людьми — независимыми и зарабатывающими, а не стоящими раз в пару дней за плошкой супа, которую гарантированно дадут.

4. Анастасия, охарактеризуйте парой слов, или каким-то одним выражением (можно «крылатым») вашего соавтора и визави — вот что это за человек? Объясните нам, как ему удалось «быть никем» и «стать всем» — что за чудо?

Хиппи волосатый (улыбается).

На самом деле, Соколов для меня — рок-звезда. Когда я его увидела в первый раз, у меня в голове пронеслась строчка из Наталии Медведевой — «Мальчик, дубль Джона Леннона…» Соколов рассказывал, что во времена сквота на Пушкинской, 10, где начиналась «Ночлежка» и репетировала группа «ДДТ», его частенько принимали за Шевчука. А при мне ему говорили: «Слава, спой про крылья» — ну правда похож…

Вопросы для Валерия Соколова

1. Валерий, ваш рассказ в книге начинается с описания ваших путешествий (бомжевания) по городам и весям бывшего Советского Союза. Как сегодня вы оцениваете вашу юность? Сейчас, будь вы молоды, также бы отправились в поездки по разным регионам страны? Сегодня же бродяжничество не запрещено.

Из дома я сбегал еще в школьные годы, но глобальный шаг сделал на втором курсе института. Поступив в Кораблестроительный, я притусовался в культовый петербургский «Сайгон», а диссидентствующий батюшка, прихожанином церкви, где он служил, я был, дал мне «Архипелаг ГУЛАГ» в самиздатовском варианте — и я понял, что жить в той системе невыносимо. Ничего общего с Советским Союзом я иметь не хотел. Поэтому лучшим способом было испариться. Еще по своим первым приключениям в 16 лет я знал, что лучшее место для того, чтобы затеряться — Кавказ, где никто на сборе мандаринов и документы не спрашивал… А то, что я был хиппи, давало мне плюс — Система работа отлично: в любом городе тебя могли опознать и пристроить куда-то вписаться.

Вспоминаю все это и ужасаюсь, я ходил по краю — в любой момент со мной могло случиться все что угодно, но с другой стороны — это адреналин и приключения: выходишь на трассу и пытаешься автостопом добраться из Ленинграда в Симферополь. Вы много людей знаете, которые на электричках доехали из Ленинграда до Сухуми, Кишинева?.. Здоровская юность.

Повторить?.. Это же все-таки история не про бродяжничество, а про противостояние системе. Единственным решением мне тогда виделось с ней не сотрудничать. Хотя и кричал я в голос иногда: посмотрев фильм «Стена» «Пинк Флойд», демонстративно порвал советский паспорт и в знак протеста, что мне все пофиг, пошел сдаваться … Девяностые, когда я создал «Ночлежку», а позже еще и стал помощником депутата, позволили мне вести деятельность — не просто выкрикивая свое несогласие, а изменяя что-то. Так живу и до сих пор. 

2. Читатели поймут, конечно, что ваш опыт бездомности кардинальным образом повлиял на ваше дальнейшее мировоззрение и жизнь в целом, а вот вы сами, как считаете, какие черты характера сформировались у вас благодаря такому, мягко сказать, нестандартному образу жизни?

Это дало мне абсолютную веру в себя: уверенность, что все можно поменять в любой момент — когда все называли идеи бредом, я знал, что невозможное возможно. Можно жить без паспорта. Можно входить в Ленсовет в кирзовых сапогах и с хайратником, зайдя просто с улицы. Можно, будучи самому бомжом, создать организацию, которая будет помогать бездомным. Можно без прописки получить загранпаспорт и выехать из страны. И главное — можно и нужно верить в людей.

После того, как я ушел из «Ночлежки», 20 лет мной не интересовался ни один журналист, а в организации, кажется, меня похоронили заживо — бывшие продавцы газеты «На дне» (которую я придумал, чтобы дать бездомным заработок), крестились, видя меня — нам сказали, что ты умер. И тут ко мне пришла мой соавтор, Настя Медвецкая из «Москвича» — я доверился, и не зря.

3. Поддерживаете ли вы до сих пор отношения/знакомства с теми, с кем путешествовали (бродяжничали) в то время?

Кодекс жизни без прописки диктовал простое правило — никогда никому не говорить, что ты бомж, потому что тебя могут сдать — а там, и срок недалеко, 198-я и 209-я статья УК. Но мужа панка Мамы Нади, с которой я познакомился в «Сайгоне», а потом встретил ее в Симеизе, где мы жили в пещере, я взял на работу в «Ночлежку». Там же оказалась работать регистратором и барышня, которая осталась с ребенком на руках без прописки, после того, как ее отчислили из института.

Бездомным может быть не только человек… В «Ночлежке» репетировала группа «Осколки», где начинал свой путь Билли Новик. Ее фронтмен Леша Алексеев был у нас волонтером, а мы давали им играть по ночам, потому что было негде. Леша недавно выступал на мероприятии, которое я делал — вечер памяти детского поэта Олега Григорьева.

4. Самые известные бродяги в русской литературе — горьковские босяки. Если сравнить типажи за сто лет: босяки начала ХХ века, советские бичи (про них еще Высоцкий пел) и российские бомжи — что общего, что различного? Есть какая-то общая «родословная»? Можно ли сегодня создать литературный образ, подобный тому же Гришке Челкашу?

Общего — глобальная безнадега: если вспомнить, чем заканчивается пьеса «На дне», то просветлившийся Актер идет вешаться. В любое время бездомные — это «лишние люди», которые неинтересны никому, кроме себя. Различается же общая ситуация в обществе — наконец-то бездомных не преследуют уголовно, что удалось сделать в том числе и мне — лоббировать отмену двух статей УК. А еще у современных бездомных есть избирательное право, что произошло именно благодаря нашей работе.

Образ готов: Валера Птица — моя хипповская кличка. Почему бы не снять по книге кино?.. Хороший авантюрный роман. Тем более к моим странствиям меня такая литература и подтолкнула — например, «Жизнь и приключения Заморыша».

5. Вы очень много путешествовали по территориям СССР, вспоминаете о нем далеко нелицеприятно, а вот не могли вы просто уйти из страны? Взять и уйти пешком, скажем? Вот Слава Курилов уплыл, а вы не могли уйти?

А где гарантии?.. У меня под рукой лежит «Вестник из СССР» Кронида Любарского за 1990-й год — уже начались перемены, в которые я так искренне поверил. И вот парочка биографий, среди тех кого посадили: физик, который пытался переплыть Черное море, другой инженер, который хотел через Монголию и Китай бежать в США. И это в тот момент, когда в сквере у Казанского собора «Демократический Союз» и «Ленинградский народный фронт» устраивали акции под триколором. Мне на советскую зону никак не хотелось — вот уж точно было бы сотрудничество с системой.

6. Один из политиков в вашей книге — уже в постсоветской России — говорит буквально следующее: «Скорее, проще построить больше приютов для животных, чем ночлежек для бездомных — потому что человеку легче, а собака и кошка без нашей помощи никак». Ситуация осталась прежней? Что изменилось, на ваш взгляд, в стране в лучшую или худшую сторону?

Все еще общество считает более благородным помогать детям и собачкам, чем протянуть руку взрослому человеку, на которого повесили стигму, что он сам виноват. А зрелость общества характеризуется человеческой солидарностью, независимо от того, почему человек попал в беду.

Если раньше то, к чему мы подталкивали государство, исполнялось хаотично, то сейчас оно стало действовать более системно, пользуясь разработанной нами программой «Бездомность», которая стала основой городских программ «По профилактике бездомности» (общее название), которые неоднократно продлевалась Правительством Петербурга. Сегодня государство стремится к монополизации в области социальных услуг. Хорошо это или плохо — вопрос открытый.

7. Что, по вашему мнению, нужно улучшить во взаимодействии государства и благотворительных организаций для решения наболевших проблем бездомных граждан? Какие необходимы изменения в законодательстве?

То, что мы говорим уже 30 лет, — государство до сих пор юридически четко не характеризует, что такое — бездомный. Есть только мифические люди «без определенного места жительства в сложной жизненной ситуации». Сейчас, имея прописку, ты можешь реально быть бездомным. Но тебе не будут помогать.

8. Считаете ли вы полностью успешным проект «Ночлежка»? Что бы сегодня сделали иначе, если б у вас была такая возможность? Что поменяли в «той жизни», если б могли?

Не знаю больше благотворительных фондов, которые бы существовали до сих пор с 1990-го года. Конечно, он удачен.

9. Расскажите, пожалуйста, о своей деятельности сегодня, в настоящее время. Не жалеете о потраченном времени? Какие ваши планы на ближайшее будущее?

В 1994-м году я придумал газету «На дне», распространителями которой становились бездомные, что давало им системный заработок. Она просуществовала 10 лет — и была символом Петербурга и независимой журналистики. Сейчас я пытаюсь вернуть проект как интернет ресурс «На дне. медиа», кстати, противостоя происходящему, ведь я ввожу термин «новая бездомность» — это те, кто сейчас были вынуждены уехать из дома с большой буквы, не по своей воле.

С моим соавтором Анастасией Медвецкой мы также готовим книгу для издательства «Самокат». Мы пишем для подростков историю бездомности.

10. Какие слова вы бы адресовали бездомным людям, если бы могли всех собрать в одном месте? С какой просьбой/речью обратились бы к ним?

Я всегда всем говорил одно и то же: выход есть — надо только найти цель и захотеть этого.