На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Сноб

69 подписчиков

Свежие комментарии

  • Владимир Акулов
    Споры на форуме - Пока мы были бедные и молодые ... Муж меня любил... Мне не изменял... Когда муж заработал ...Сама виновата! Не...
  • Владимир Акулов
    Споры на форуме - Мы прожили с мужем в счастливом браке 20 лет... У нас 2-е детей... Но недавно муж меня броси...Сама виновата! Не...
  • Владимир Акулов
    "Жена  проверяется  в  бедности  ...  Муж  проверяется  в  богатстве"...  Если  муж  вдруг  разбогател  ,  старая  же...Сама виновата! Не...

Бывшие заложники теракта в Беслане спустя 20 лет вспоминают, что происходило в захваченной школе и как трагедия повлияла на их жизнь

Руины спортивного зала школы в Беслане
Руины спортивного зала школы в Беслане

20 лет назад праздничную школьную линейку в Беслане прервали автоматные очереди — боевики захватили 1128 человек и три дня держали их в душном заминированном спортзале без воды и еды. Погибли 334 человека — учителя, дети, их родители и сотрудники спецназа. Выжившие заложники рассказали «Снобу», как начался захват, что помогло им выжить и как сложилась их жизнь после трагедии.

Зарина Дзампаева, 28 лет: «Жажда была настолько сильной, что мне казалось, что за окном спортзала — океан»

Мне было 8. На линейку мы пришли с семилетней сестрой и мамой. С нами должен был пойти еще папа, но по счастливой случайности он забыл дома фотоаппарат и решил за ним вернуться. Когда все началось, я не могла понять, почему все кричат и бегут в школу. Хотела остановиться, но меня снесла толпа. Я побежала и оказалась в спортзале. Там уже нашла маму и сестру. 

1 сентября никто ничего не понимал. В толпе ходили слухи, что нас подержат до вечера и отпустят. Мы верили в это. Но вот наступает 5 часов вечера, 9, 11… А ничего не происходит… 

Везде висели бомбы. Террористы находились с нами круглосуточно, сменяя друг друга. Некоторые были особо жестокие. Например, заставляли нас держать руки поднятыми. Так мы стояли больше часа. 

Спустя где-то сутки в плену нам запретили пить воду, даже из туалета. Следили за нами. Помню, один раз сделала вид, что умываюсь, а сама втайне намочила свою рубашку в раковине, чтобы мама с сестрой могли попить. Не знаю, как это не заметили боевики. Мама обрадовалась воде, но и отругала  ведь меня могли пристрелить на месте. Она тогда еще была беременная. Представьте, с ней двое детей, еще один под сердцем. Старалась не показывать нам с сестрой свой страх. Не знаю, как вообще держалась. 

На третий день стало совсем невыносимо. Мне очень хотелось лимонада. Жажда была настолько сильной, что у меня появились галлюцинации. Казалось, что за окном спортзала океан. Я его даже слышала. 

В моей памяти штурм не был внезапным. Не было такого, что один взрыв, и всё. Сначала возникла паника, потом она стала сильнее, началась перестрелка, а уже потом пошли и взрывы. Все эти события я помню как в тумане. В какой-то момент я очнулась и увидела полыхающий зал. На меня упал кусок потолка, я им накрылась и продолжала лежать, пока меня не заметила наша учительница. Она крикнула: «Побежали!» Но я не могла бежать без мамы и сестры. Начала искать маму, но не нашла. Сестра лежала без сознания, пол-лица у нее было в крови. Учительница пообещала, что сестру спасут, и мы помчались. Пробежали раздевалку, еще несколько помещений, в это время продолжалась перестрелка. Выбравшись из школы, мы вышли на дорогу, где нас ждали обычные местные жители на машинах. Меня и еще несколько детей увезли на носилках в больницу. Чуть позже в другой больнице нашлась и моя сестра  ее спасли силовики. Мама погибла. Ей было 34.

После окончания школы я переехала в Санкт-Петербург и поступила на экономический факультет. Сейчас работаю по профессии удаленно. Все еще общаюсь с другими заложниками. Раньше мы вместе часто путешествовали  в Англию, Хорватию. Какие-то поездки оплачивало государство, какие-то частные организации. Я всегда говорю, мое счастье, что на момент захвата я была маленькой и ничего не понимала. Как живут люди, которые пережили это в осознанном возрасте, даже страшно представить. 

Каждое 3 сентября я прихожу к памятнику «Детям Беслана», который находится на территории храма Успения Пресвятой Богородицы в Санкт-Петербурге. В сам Беслан приезжаю где-то раз в год. Время лечит: со временем ты просто учишься жить с этими воспоминаниями. Но я до сих пор боюсь мужчин с длинной бородой. Когда захожу в метро и вижу в вагоне такого человека — выхожу и пересаживаюсь на другой поезд.

Арсен Харебов, 29 лет: «После теракта мне несколько месяцев ставили несколько бутылок с водой на ночь у кровати»

Я жил в Беслане с мамой и бабушкой. В 2004 году мне было 8, почти 9 лет, я пошел в 3-й класс. На линейку 1 сентября я пришел с мамой. У ворот школы она заметила грузовую машину. Уже тогда у нее появились какие-то подозрения. В это время я уже общался с одноклассниками, мы играли, бегали, у нас был праздник. В какой-то момент мы услышали хлопки. Ну хлопки и хлопки, сначала никто не обратил внимания. Но когда началась беготня, хаос, непонятные крики, я сразу понял: происходит что-то нехорошее. Начал искать маму. Мы быстро нашлись и побежали в сторону школы.

Некоторые ребята постарше смогли быстро сориентироваться и убежать. Но у меня в такой ситуации даже не возникло такой мысли. Мы с мамой сами не поняли, как оказались в толпе у спортзала. Террористы стреляли, очень громко орали и требовали выстроиться в один ряд у стены. Оказалось, что спортзал закрыт. Мы ждали, когда принесут ключи. Никто не пытался сбежать, все стояли в тишине. Боялись. 

Через несколько минут нас запустили. Сначала мы встали под баскетбольным кольцом. Когда зал заполнился, боевики потребовали сделать проход, и мы перешли на другую сторону. Террористы сразу выбили окна — наверное, чтобы силовики не смогли применить газ, как это было в «Норд-Осте». Мы с мамой сели прямо под окном у стены. Нам, можно сказать, повезло, мы могли облокотиться и прилечь.

Сначала террористы потребовали, чтобы мы кинули в центр зала свои телефоны. Потом начали расставлять бомбы, снимать себя на камеру. Мама пыталась меня успокоить и в первый день говорила, что это учения. Но я, конечно, понимал, что никакие это не учения. 

За эти три дня я пил всего два раза. Несколько капель мама мне выжала из половой мокрой тряпки, которую в заложников кинул один из террористов. Потом мама решила попросить воды у террористов, когда выходила в туалет. Один ей ответил: «Не заслужили». Потом второй подозвал ее и сказал подождать, когда уйдет первый. Так мама прямо во рту принесла мне воды. Многие пили мочу. Мама мне тоже предлагала выпить, заткнув нос. Но я так и не решился.

Рядом с нами сидел парень лет 30, без детей, не знаю, как он там оказался. И у стены стояли батареи, закрытые деревяшками. Этот парень пытался их бесшумно сломать, надеясь, что в батарее есть кран с водой. Но его там не оказалось. Вообще, этот человек мне очень помог. Он разговаривал со мной, отвлекал. Я не знаю, как его зовут, жив ли он. Но очень бы хотел с ним встретиться.

Находясь в спортзале, я все время представлял, как мы выберемся, и я куплю себе воды и много «Сникерсов». На третий день силы закончились. Я начал нести бред. Было уже все равно, убьют нас или выпустят, хотелось, чтобы хоть что-то произошло.

Первый взрыв в спортзале выглядел для меня как яркая вспышка, после которой я оглох. Я так испугался, что аж подскочил. Резко стало очень тихо, я все видел, но ничего не понимал. Второй взрыв я почувствовал из-за взрывной волны. Мама подняла меня на подоконник, наклонилась ко мне, и, не знаю как, но я услышал от нее всего одно слово: «Беги». Я спрыгнул и услышал третий взрыв. И побежал, за мной бежала мама, а впереди парень в белой майке. Когда в него попала пуля и он упал, я был в шоке, просто ошалел. Резко остановился. Сзади мне закричали: «Беги!» И я бежал с мыслью, что буду следующим.

Сначала мы с мамой и другими заложниками спрятались в каком-то гараже с бильярдным столом. Но спустя минуты три спецназовец крикнул нам уходить, но не через дверь. Мы разбили окна и снова побежали. Ты бежишь, а вокруг тебя куча людей: кто-то в крови, кто-то голый, кто-то плачет, кто-то зовет маму. Недалеко от школы нас ждали медики, военные, и сразу начали оказывать медпомощь. Для заложников приготовили баклажки с водой. Мы сразу ринулись к ним. У меня не осталось ни осколков в теле, ни ранений, ни царапин. Мама тоже не пострадала.

Несколько месяцев после теракта я боялся остаться без воды, на ночь у кровати мне всегда ставили несколько бутылок. Еще часто рисовал мужчин с бородой.

Спустя несколько лет после теракта раком заболела бабушка. Через несколько лет мама. Первая умерла в 2013 году, вторая  в 2015. Когда мамы не стало, я уехал из Беслана, несколько лет прожил в Ялте, Сочи, а недавно вернулся в Осетию. Сейчас работаю оператором линии розлива на пивоваренном заводе во Владикавказе. Периодически приезжаю в Беслан, у меня там остались родственники и друзья. В том спортзале был после теракта раз десять. Тем, кто приходят туда впервые, всегда показываю место, где от пуль и взрывов получился четкий портрет Иисуса Христа. 

С 1 по 3 сентября я стараюсь вообще не выходить из дома, даже отпрашиваюсь с работы. Конечно, из головы такое никуда не выкинешь. Как бы ты ни хотел, как бы с тобой ни работали мозгоправы, психологи. Я все помню, как будто это было вчера. И уверен, что через 20, 40 лет эти воспоминания никуда не исчезнут.

Ирина Гуриева, 27 лет: «О теракте мне напоминает осколок в поясничном отделе, который не удалили до сих пор»

Еще до теракта 1 сентября был для нашей семьи траурным — в 2002 году умер мой дедушка. Ночью перед терактом мне приснился странный сон: как будто он еще живой лежит в большом гробу и зовет: «Боря, Вера, лягте ко мне, согрейте меня». И вот они залезли к нему в гроб, а я не осмелилась, так и осталась стоять…

В тот год мне было 7, я собиралась во второй класс. На линейку мы пошли с мамой, 12-летней сестрой Верой и 14-летним братом Борей. У него тогда была высокая температура, он не хотел идти, но согласился, потому что должен был танцевать с Верой в паре. Мама у нас работала учительницей, поэтому мы пришли в школу одними из первых. 

Ирина со старшей сестрой Верой и братом Борей
Ирина со старшей сестрой Верой и братом Борей

Когда все классы уже выстроились на улице, зазвучала музыка, но секунд через 30 затихла. Прозвучали звуки стрельбы. Я не понимала, что происходит, и просто побежала за толпой. В спортзале я нашла маму, сестру, брата и 10-летнюю двоюродную сестру Аню. Мы сели под баскетбольным кольцом. Первым делом террористы выгнали из спортзала крепких мужчин тех, кто мог оказать сопротивление. Помню, как на наших глазах убили первого. Он еще долго лежал, истекая кровью, пока его тело не убрали. Мужчин уводили, сначала заставляли баррикадировать двери и окна, а потом расстреливали. Боевики не трогали только детей, женщин, инвалидов и стариков.

Одни террористы ходили в черных масках, другие были в одних шапочках и вообще не стеснялись своих лиц. Над нами издевались, например, один как-то кинул бутылку с водой и улыбался, смотря на то, как заложники отбирали ее друг у друга. Боевики спали в спальных мешках. 

В спортзале у нас стоял телевизор, по которому крутили новости. Когда бандиты услышали, что там говорят, что заложников не больше тысячи, а 300 с лишним человек, они были в бешенстве. Нас-то было больше тысячи. Грозились убить всех и оставить 300. Еще пообещали, что за каждого раненого боевика будут расстреливать заложников. За раненого  20 человек, за убитого  50.

Когда освободили младенцев, пошли слухи, что террористы хотят отпустить детей до шести лет. Но этого не произошло. Я постоянно смотрела в окна и думала: а кто-то вообще знает, что мы тут сидим? Сестра Вера очень переживала. Нашла чей-то крестик на полу, сидела и молилась. Аня все эти дни придумывала план побега. Боре было труднее всех. На третий день он стал невменяемым и просто лежал. К тому времени тяжело стало и мне. Я была истощена, постоянно теряла сознание. Было душно, люди начали умирать от своих болезней. Например, одна девочка скончалась от сахарного диабета, другой первоклассник от обширного инфаркта.

3 сентября мы с семьей пересели в другое место, и я уснула. В это время начались взрывы. У меня нет сомнений, что они были изнутри, то есть что их активировали сами террористы. Когда я проснулась, увидела, что все лежат. Всех выживших, в числе которых были я и мама, погнали в столовую. Боря с Верой к этому времени уже лежали без сознания. В столовой были железные решетки на окнах, и надежды выбраться у нас не осталось. Но одна решетка отстала от стены, мы ее сняли, и стали выпрыгивать на улицу. Террористы в то время вели перестрелку и нас не видели. Внизу заложников ловили спецназовцы и уносили в соседний дом. Потом всех развозили по больницам.

Ирина с мамой
Ирина с мамой

О теракте мне напоминает осколок в поясничном отделе, который не удалили до сих пор. Рядом с ним нервные окончания, позвоночник, осколок может начать двигаться. Одни врачи говорят, что не нужно его трогать, другие  что лучше от него избавиться. Но пока никто не берется делать такую операцию. Из-за этого уже 20 лет я не могу расслабиться. Когда занимаюсь спортом, все время думаю о том, как бы мне не повредить это место.

После теракта мне хотелось встретиться со спецназовцем, который меня спас. Да, пусть он не вынес меня из горящего спортзала, а просто поймал, но для меня это подвиг. Несколько лет назад я узнала, что этот мужчина погиб. Но нашла его жену — мне было важно сказать ей спасибо, обнять, просто за руку поддержать. Мы до сих пор общаемся.

Сделали ли власти все, что нужно заложникам? Сложно сказать. С одной стороны — да. Наша семья работала с психологами, получила компенсацию, квартиру, я воспользовалась льготой при поступлении в вуз. Но насколько это удовлетворяет наши потребности  другой вопрос. Мне, может, не нужна квартира, а нужны деньги на лекарства маме. Мне кажется, тут нужен был индивидуальный подход к каждой семье.

Для меня 1 сентября  одна сплошная боль. С каждым годом становится все тяжелее это вспоминать. Я всю жизнь живу с посттравматическим синдромом. Перед тем как зайти в незнакомое помещение, изучаю план эвакуации. Мне сложно доверять людям. Раньше часто снились сны о захвате. 

Сейчас я развиваю свой бренд одежды и аксессуаров ручного вязания. В дни траура всегда приезжаю в Беслан. Один раз нарушила традицию, когда училась на первом курсе. Сидела на парах и ревела. Понимала, что должна быть не там, а с мамой и семьей. 

Где-то пять лет после теракта Беслан был не городом, а одним сплошным трауром. Никто не бегал по улицам, я не слышала детского смеха. Все ходили в черном. Но со временем все возвращается на круги своя. Я вижу, как дети играют во дворах, появляются новые малыши, город оживает. Но для меня там все равно ощущается тяжесть. Даже физически чувствую себя в этом городе плохо, несмотря на то, что в нем живет моя семья. Я живу в Москве. Когда ты здесь выходишь на улицу, ты понимаешь, что жизнь идет, что-то происходит, есть движение. А в Беслане для меня время как будто остановилось. 

Когда случился теракт в «Крокусе», весь мой мир рухнул. Я не хочу, чтобы кто-то в нашей стране попадал в подобные ситуации и умирал не своей смертью. Так ни разу и не смогла себя заставить туда прийти. Мне тяжело. 

Подготовила Ирина Филиппова

 

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх