Они слышали выстрелы, видели бегущих людей, спасали, спасались сами и собирали деньги на помощь жертвам. 22 марта 2024 года случился теракт в «Крокусе», который унес жизни 145 человек. Год спустя очевидцы и волонтеры вспоминают тот день — и рассказывают, как живут теперь.
Дмитрий «Космич» Сараев
Основатель концертно-коммуникационного агентства RIFFagency. ru и ивент-агентства SPACEriff.ru
На концерт «Пикника» я приехал по приглашению коллег-организаторов.
Планировалось, что со мной будет еще девушка, но не срослось. Должен был присоединиться друг, но в середине дня он отказался — на него свалилась куча работы. При всех обстоятельствах я считаю, что это везение. Если бы я поехал не один, а в каком-то другом составе, все могло бы сложиться совсем по-другому. По крайней мере, на мне точно была бы ответственность не только за себя — а это уже иначе.
Мне было, конечно, немного скучновато: начало уикенда, я добирался на общественном транспорте. Казалось бы, почему не выпить? Но почему-то в тот день я решил ничего не пить — ни на площадке, ни заранее. В результате это точно сказалось на скорости принятия решений и вообще на реакции нервной системы на ситуацию.
Я приехал на станцию «Мякинино». По системе сложных переходов комплекса «Крокус Экспо» попал в вестибюль перед финальным билетным контролем в «Крокус Сити Холле». Записал несколько отчетных видео и вышел прогуляться на улицу — как я понимаю, через этот же вход впоследствии вошли террористы. Я прогулялся, подышал воздухом. Вернулся в вестибюль и снял еще одно видео, чтобы сделать репортаж для социальных сетей.
В 19:57 отправил одно из этих видео подруге. Вскоре после этого началась стрельба.
Мы стояли в очереди на билетный контроль — их было две. Мне повезло: та очередь, в которой оказался я, была ближе к стене. Она там, как известно, стеклянная. Когда раздались первые подозрительные «хлопки», у меня, да и не только у меня, сначала появилась мысль, что это часть шоу или, может быть, учебная тревога. Эти мысли быстро рассеялись: я увидел позади себя в ужасе бегущих, спасающихся людей. Некоторые спотыкались, падали. В кого-то попадали пули. Когда я увидел эту толпу, мне вспомнились предупреждения в медиа о том, что в марте возможны теракты на массовых мероприятиях в Москве.
По мере того как выстрелы приближались, я увидел поднятые руки террористов с оружием, из которого летели искры от сгоревшего пороха. Люди из нашей очереди завернули налево: там был небольшой проем в стене, такой коридорчик — может быть, три на два метра. Он оказался тупиковым. Народ стал туда забиваться, спасаясь от расстреливавших нас сзади террористов. В сети есть видео, снятое с верхних этажей: террористы заходят и расстреливают людей, стоящих в вестибюле. В верхнем левом углу можно увидеть «хвост» из людей, которые спасались с нашей группой.
Люди лежали там в несколько слоев, пытались забиться как можно дальше в эту нишу, чтобы спрятаться от пуль. Это не всем удалось. Я был где-то посередине людской массы. До сих пор помню лицо женщины по правую руку от меня: с короткой стрижкой и безжизненными глазами — в районе виска у нее было пулевое отверстие.
До этого я какое-то время прятался за металлической колонной. Она была интерьерная, декоративная. В какой-то момент меня оттуда вытолкнули — и я почувствовал очень сильный тупой удар в спину. Сразу мелькнула мысль: «Все. Убили. Сейчас начну терять сознание, задыхаться». На удивление, ничего такого не было. Я не испытывал боли, никаких неприятных симптомов. Дыхание тоже было нормальное, кровь не текла, поэтому мы с моим мозгом версию с пулей сразу откинули. Я решил, что это, наверное, что-то отвалилось от интерьера и отлетело в меня.
Конечно, было страшно. Но удалось переключиться в какой-то хладнокровный режим быстрых оценок и быстрого принятия решений. Мне повезло — у меня не возникло тревоги или паники. Включился режим компьютерной игры — хреновой, страшной, адской, но компьютерной игры. Минимум эмоций и всего одна задача: выиграть.
Фасадные стекла были очень толстыми — разбить их чрезвычайно сложно, тем более руками. Замахнуться ногой не хватало места — народ сбился очень плотно. Я стоял достаточно далеко от первого стекла, через пару метров от него было еще второе. В результате людям, которые находились прямо перед стеклом-стеной, удалось разбить одно из них. Снизу появилась дырка, в которую можно было пролезть. Естественно, давка усилилась — всем хотелось выбраться поскорее.
Это усугубляло панику и мешало продвижению: дырка была небольшая, нужно было как-то сгруппироваться, чтобы через нее вылезти. Люди стали падать перед этой дыркой друг на друга, загораживать ее просвет своими телами. Мы с несколькими ребятами напряглись, чтобы сдерживать напор толпы. Это немного помогло: люди, которые упали, смогли встать и выбраться. Народ стал продвигаться спокойнее.
В какой-то момент подошла моя очередь — пришлось ползти по осколкам, руки были сильно изрезаны, текла кровь. Но, к счастью, таким образом удалось спастись. Я выбежал на стоянку, сделал первые звонки. На часах было 20:00. По официальной информации, террористы зашли в 19:58 — то есть вся эта история, которая, как мне тогда казалось, длилась целую вечность, уместилась в две минуты.
Я забежал на возвышение: МКАД находится несколько выше, чем стоянка «Крокуса». Встретил несколько человек, которым удалось выбраться из зала и откуда-то еще. Потом я пешком отправился в сторону Волоколамки. Тогда уже стали подъезжать автомобили спецслужб: одна машина ДПС, две, три... Скоро их стало гораздо больше.
В районе Волоколамки я зашел в аптеку. Девочки-провизоры помогли мне обработать руки, перебинтовали меня. Я отправился домой. Конечно, я продолжал немного переживать, так что удар в спину со счетов не списывал — это могло быть ранение.
Но у меня была уверенность в том, что стреляли из дробовиков. Я думал, что в меня могла отлететь маленькая дробинка, сделать дырочку — и все. У меня никогда прежде, к счастью, не было такого опыта, с пулевыми ранениями я не сталкивался. Это было похоже просто на синяк: как будто тебя ударили кулаком, небольшое уплотнение.
Дома я обнаружил на куртке, на толстовке, которая была за ней, и на футболке с длинными рукавами дырочки в одних и тех же местах. С помощью системы зеркал — потому что дома я был один — увидел отметинку на спине, но рассмотреть не смог. Решил, что меня просто царапнуло. Здесь еще важно добавить, что на адреналине мне захотелось зайти куда-нибудь, выпить рюмочку — но я решил, что лучше на следующий день пойду на традиционную субботнюю тренировку по теннису и всю эту наэлектризованность, стресс и остальное сброшу там. Примерно так и вышло.
Я сходил на теннис, час мы поиграли. Уже в раздевалке я попросил коллег-спортсменов снять мне фото и видео ранения, чтобы я поближе посмотрел, что там у меня такое. Дырочка стала немного больше, не кровила, но после тренировки начала немного болеть. Сомнений стало еще больше, поэтому я отправился в Щелковскую городскую больницу. Оказалось, что во мне пуля, 45-го калибра. Меня прооперировали.
По словам хирурга, пуля вошла немного выше поясницы, развернулась и еще 12 сантиметров шла вверх, вдоль позвоночника, как бы параллельно ему. Каким-то образом никаких существенных повреждений внутренних органов я не получил. Пуля двигалась уже не так быстро, потому что сначала прошла через людей, которые стояли за мной. Повезло, что на мне было несколько слоев одежды: рюкзак, который пуля пробила насквозь, потом кожаная куртка «Мальборо» с толстой кожей.
Пуля попала в шов, где кожи сразу несколько слоев. Дальше была толстовка и фестивальная футболка. Вся эта одежда связана с моим лучшим другом, который ушел из жизни, — Денисом Рыбкиным. Мы дружили еще со школы, вместе любили музыку, а затем организовали концертное агентство RIFF. Привозили в Россию мировых звезд: Манзарека и Кригера из The Doors, Билли Айдола, The Cranberries.
Одна моя хорошая знакомая сказала, что роль ангела-хранителя в этой истории точно сыграла моя мама. Буквально через несколько дней после этого события у нее был юбилей. Мамы давно нет — с 1980 года. В 2024 году у нее был 80-летний юбилей. За месяц до этого я стал обрабатывать всех ближайших родственников, чтобы мы обязательно встретились в этот день. Я почему-то проявил тогда какую-то супернастойчивость. И потом, складывая все воедино, я понял, что без маминой помощи в «Крокусе» точно не обошлось. В моем случае просто произошло чудо.
Поэтому я благодарен судьбе, моим ангелам-хранителям и тем людям, которые были рядом со мной, большинству из которых удалось спастись. К сожалению, не всем.
Когда о моей истории написали, некоторые говорили: «Он просто удачно сбежал, на себе никого не вынес». И я, конечно, не считаю себя героем. В основном речь шла о борьбе за собственную жизнь. Но я действительно много анализировал: мог бы я сделать что-то большее в той ситуации, спасти больше людей? Можно было попробовать сделать дырку в стекле побольше. Хотя это бы замедлило эвакуацию. По крайней мере, я считаю правильным, что мы с другими мужчинами смогли сдержать толпу, чтобы пространство освободилось и люди смогли выбраться. Я считаю, что это значительно повлияло на ход эвакуации. А может быть, не повлияло. Трудно сказать.
Мы до сих пор общаемся с некоторыми «коллегами по несчастью» — у нас есть группа в мессенджере. Не могу сказать, что это очень большой круг, но он есть. К сожалению, некоторых людей до сих пор не могут признать пострадавшими. Они все еще не могут получить необходимую компенсацию. В моем случае государственная поддержка была достаточной, но, к сожалению, у многих такая проблема остается даже спустя год.
Многие люди серьезно пострадали, но не могли обратиться за помощью сразу: например, кто-то отравился угарными газами, а симптомы проявились позже. Я знаю историю молодого человека, которого (надеюсь, случайно) столкнули со сцены во время эвакуации. Он упал и ударился позвоночником о концертный «кофр» — это такой большой ящик с металлическими углами. Теперь у него серьезно поврежден позвоночник. И есть еще много людей, которые получили такого рода «сопутствующие» травмы: это не огнестрельные ранения, но ущерб от теракта. Я думаю, что к годовщине трагедии тем более важно вспомнить о пострадавших.
И, конечно, у меня нет никакой ненависти к людям той национальности, которые совершили этот теракт. Ее не возникло, она не усилилась — ее не было и не будет.
Марина Геворкян
Издатель «Сноба»
Я пошла на «Пикник» с братом. Эту группу я люблю, а вот большие площадки — не очень. Но в этот раз мы все-таки решили пойти, потому что «Пикник» редко выступает в клубах. То, что мы не оказались в эпицентре трагедии, — чистая случайность. Даже череда случайностей.
Брат приехал в «Крокус» за десять минут до начала концерта, я тоже — но мы добирались по-разному. Он на машине (и припарковался на подземном паркинге прямо у главного входа), а я на метро. Мы встретились наверху, у зала, за несколько минут до начала концерта. Брат сказал, что хочет кофе, но отказался пить его в буфете, который находился в фойе. И мы отправились в ресторан на четвертом этаже, рискуя опоздать на концерт. Места у нас были в партере — там, где вскоре развернутся самые страшные события.
В ресторане, кроме нас, было человек десять, не более. Они уже расплачивались и спешили в зал. А мне принесли холодную воду, я попросила заменить на теплую — и нас это снова задержало.
Наконец, еще одна счастливая случайность — очередь перед лифтом. В «Крокусе» не самый вместительный лифт, он рассчитан примерно на десять человек. В него зашла одна большая компания, и я сказала брату: «Давай подождем, все равно уже все началось, а толпиться не хочется».
Когда двери лифта раздвинулись, я услышала какое-то эхо, что-то, напоминающее хлопки. Значения этому я, конечно, не придала. Спустя минуту лифт приехал за нами, а из него выскочила толпа перепуганных людей. Это была уже не та компания, которая в него заходила. Во всяком случае, не полный ее состав.
Мы, конечно, растерялись, увидев трясущихся людей, которые набились в этот лифт, и начали спрашивать, в чем дело? Нам сказали: «Там стреляют. Наверное, захват заложников».
Это казалось абсурдом. Но меры надо было предпринимать. Стали рассуждать так: если это действительно захват — оставаться на четвертом этаже нельзя, сюда рано или поздно поднимутся террористы. А как добираться вниз? Люди, которые только что приехали оттуда на лифте, наотрез отказывались возвращаться, мы тоже не понимали, что делать.
И тогда начальник охраны ресторана предложил такой вариант. Он сказал: «Я заблокирую возможность остановить этот лифт на промежуточных этажах, вы спуститесь до конца, а оттуда можно сразу выйти на улицу». У нас, конечно, не было уверенности, что на улице нас никто не поджидает, но делать было нечего, пришлось решиться.
Правда, решились мы на это не с первого раза, потому что опять не поместились в лифт. Он увез первую партию людей, а мы стояли и ждали — вернется или не вернется? Пустой или не пустой?
Вернулся пустой. Помню, что мы еще уговорили девочек-хостес, которые боялись покидать свои рабочие места, отправиться с нами. А вот начальник охраны, который придумал эту эвакуацию, остался в «Крокусе». В общем, мы ехали в этом лифте, и секунды казались вечностью, без преувеличения.
Мы благополучно вышли из здания. У «Крокуса» уже стояли «скорые», на земле были видны лужи крови. То есть кто-то из раненых уже прорывался наружу, и их подхватывали медики. Было много ОМОНа.
Брат предложил поехать домой на его машине, а для этого зайти в подземный паркинг. Мы еще толком не знали, какой ужас происходит в зале, поэтому — не то чтобы спокойно, но без большого волнения — пошли за машиной и оказались на парковке рядом с входом в концертный зал. Уже чувствовался какой-то едкий запах, было понятно, что начинается пожар. Какая-то девушка попросила забрать ее с собой — в итоге, мы собрали на парковке 5 человек, усадили всех на заднее сиденье и уехали.
И уже когда добрались до дома — мы наконец стали читать новости и узнали, что и как было в тот вечер.
А вообще вся эта история закончилась для меня спустя несколько дней. Дело в том, что по дороге в «Крокус», еще в метро, я увидела пару: женщину в инвалидном кресле и ее мужа. Они вышли со мной на станции «Мякинино». Он поднимал коляску с женой по пандусу. Видно было, что ему это дается нелегко.
И вот эта семья никак не выходила у меня из памяти. Я была уверенна, что они приехали на концерт. И все спрашивала себя: смогли эти люди выжить или не смогли?
Через несколько дней я приехала в «Крокус» возложить цветы и дать показания. В зале, где всех опрашивали, я увидела эту пару, про которую думала несколько дней. Я даже подошла к ним и сказала, как видела их в метро, как запомнила и как не могла успокоиться. Они ответили, что сумели спастись, потому что места были на балконе. Для меня это был настоящий гимн жизни.
Алексей Козин
Глава музыкального лейбла Navigator Records
Я приехал в «Крокус» на переговоры с артистом и его менеджером. Было около шести вечера, я был с помощником.
Мы сидели в VIP-ложе, когда все началось. Помню экраны, которые транслировали происходящее на сцене — так мы увидели людей с автоматами. В зале тут же началась паника: кто-то жался к сцене, кто-то помогал женщинам с детьми забраться повыше, а кто-то, наоборот, расталкивал остальных, пытаясь спастись. Мы быстро решили забаррикадировать дверь в ложу — чем попало: стульями, столами. Фрукты, вино, сыр — все полетело на пол. Было не до того, чтобы думать, куда бежать, вообще не до осознания происходящего.
В какой-то момент в дверь начали ломиться люди. По крикам стало ясно — им нужна помощь. Мы открыли.
Потом пошел едкий дым, дышать стало почти невозможно. Вбежала девушка-стюард и быстро вывела большую часть людей. Мы задержались, чтобы проверить, не остался ли кто-то еще, а потом побежали следом. Интуитивно догадались двигаться туда, где меньше дыма, но он был везде — где-то белый, где-то черный. Добрались до фойе, там уже отключился свет, зато сигнализация орала на всю. Повернули налево, оказались в технических помещениях, и уже оттуда — на улицу. Там увидели одну из пострадавших — женщину. Скорая добралась до нее довольно быстро.
Все это длилось где-то полтора часа. Телеграм-каналы мгновенно начали публиковать новости, и мы следили за ситуацией прямо из «Крокуса». Это помогло хотя бы примерно понимать, что происходит.
22 числа, в годовщину, я буду работать. Пытаюсь не возвращаться мысленно к этим событиям, хотя понятно, что забыть такое невозможно.
Владимир Гришаев
Пенсионер
Я пошел на концерт с супругой и ее подругами. Сидели в первых рядах. Перед концертом из фойе начали раздаваться хлопки — они были отдаленными и отрывистыми. Из первых рядов показалось, что кто-то взрывает праздничные хлопушки. Затем хлопки стали громче. Они раздавались чаще. Тогда в фойе — на звук этих хлопков — из зала потянулись люди. Возможно, они хотели понять, что происходит.
Неожиданно в проходе появился человек в пиджаке. Он скомандовал: «Все на сцену!» Мы поднялись на нее и стали продвигаться в сторону технических помещений. Встретили совсем молодых музыкантов, которые почему-то не пошли с нами и стояли с инструментами, совсем растерянные.
Я помнил теракт в «Норд-Осте» и подумал, что все выходы заблокированы. «Нас сейчас возьмут в заложники», — подумал я. И поэтому удивился, когда мы вышли на улицу. На воздухе встретили двух ребят, которые рассказали, что не успели пройти в зал, а в фойе пытались оказать помощь женщине, которая, к сожалению, была уже мертва. Я посмотрел на «Крокус» — увидел над ним легкий дымок. Мы вызвали такси и поехали к сыну. Уже у него дома узнали, что был пожар и сгорели люди.
Потом я вспомнил, что рядом с нами сидела пара лет шестидесяти. Они записывали видео перед концертом. Я попал на их видео, даже нашел его в интернете. Сделал скрин из него. А позже узнал, что эта пара погибла.
Я приезжал к «Крокусу» возложить цветы после теракта. У меня взял интервью какой-то телеканал. Через несколько дней встретил соседку, которая сразу стала спрашивать, как я, все ли в порядке — она смотрела это интервью. Но я не могу сказать, что испугался — я служил на границе и попадал в ситуацию, когда к моей голове приставляли оружие. Поэтому примерно знал, как себя вести в случае вооруженной атаки. А вот для моей супруги и ее подруг теракт был ударом.
Вероятно, теракт будет иметь какие-то последствия для ее психики. Страх и паника при упоминании «Крокуса» у супруги присутствуют. Я же, когда проезжаю мимо «Крокуса», думаю о другом. Там все было сделано из очень дешевых материалов, поэтому температура во время пожара и достигала 700 градусов. Я не понимаю, зачем было строить из таких материалов.
22 марта будет годовщина этих событий. Отметим ее как второе рождение. И помянем погибших.
Ксения Табашникова
Участница сообщества работниц концертной индустрии Backstage Bitches, которое проводило сбор средств в помощь жертвам теракта и их семьям
Вся команда Backstage Bitches была в шоке, когда мы узнали о произошедшем. Но мозг так устроен, что решения в критических ситуациях принимаются молниеносно. Поэтому мы сразу обзвонили всех, кого смогли, и начали узнавать, чем конкретно можно помочь в текущий момент. Мы так быстро кинулись помогать, потому что ощущали свою причастность, понимали, что такое могло произойти с каждой из нас.
Было очень страшно. Я в момент трагедии была на концерте в Екатеринбурге, мы переписывались с моей подругой Полиной, которая была в «Крокусе». До момента трагедии мы шутили, я присылала ей кружочки. Долго обсуждали, что у кого происходит.
Потом я поехала домой, а мне позвонил мой екатеринбургский знакомый и сообщил, что происходит в «Крокусе». Помню, как резко затормозила и ответила ему: — Ты угораешь? Я только что переписывалась с человеком оттуда, там все хорошо, ребята готовятся к концерту.
А потом открыла ссылку на новость. Было ощущение полнейшего сюра: вот ты переписываешься с человеком, а спустя каких-то пять минут этот человек оказывается в самом центре теракта.
Я не помню чувств — сразу включилась голова: надо сделать факт-чек, надо узнать, что происходит на самом деле, надо уточнить, в порядке ли ближний круг, потом дальний круг знакомых, которые находились в тот момент на площадке. Моментально включилось все наше комьюнити, информация была собрана молниеносно, но с каждой минутой становилось все страшнее. Страшно было от осознания, что это происходит на самом деле. Не где-то далеко, а вот прямо здесь и сейчас: одна фамилия, вторая, третья, не найден, ранен, в «скорой»… А потом пошли самые страшные сообщения: «кажется, погиб…», «погиб…», «скончался…»
Главная эмоция от всей этой истории — это огромное чувство беспомощности. Ни одни деньги мира не могут компенсировать утрату родных и близких. Но могу сказать точно: я была поражена, насколько быстро и без лишних вопросов люди объединились в желании помочь. Увы, помочь всем мы не смогли бы. Поэтому приняли решение ограничиться кругом наших коллег.
Однако с оказанием помощи даже им не все было так просто. Казалось бы, помощь оказывать так легко, но мы столкнулись с базовыми бюрократическими сложностями: ты не можешь просто так взять и перевести деньги, нужно собрать огромное количество документов, подтверждающих, что человек пострадал именно в этом теракте, собрать документы, подтверждающие родство, если человек погиб…
Идти с такими запросами к родственникам, которые проживают в моменте огромную утрату, — это титанический труд. Не представляю, что переживали наши девчонки, которые коммуницировали с семьями погибших… Это ад.
Наш призыв оказать помощь пострадавшим моментально поддержали и артисты, и коллеги, и просто наши друзья и знакомые. Реакция была лавинообразная. Поддерживали буквально все: мы не считали, сколько было репостов нашего сообщения, но это были какие-то невероятные охваты. В такие моменты снова начинаешь верить в людей. Как горько осознавать, что зачастую сближает нас боль. В общем, моя вера в человечество не потеряна.
С другими организациями и волонтерами мы свои действия особо не координировали. Мы не являемся профильной организацией, которая специализируется на оказании помощи пострадавшим, мы — женское комьюнити концертной индустрии, девчонки, которым оказалось не все равно. Что я бы могла посоветовать людям, которые хотят помочь, но не знают, с чего начать? Просто брать и делать.
Теперь концертная индустрия, конечно, так или иначе изменится, станет более сплоченной и внимательной. Все началось еще в ковид — индустрия действительно сплотилась и, можно сказать, вышла из тени. Помню, как мы в соцсетях запускали акцию «Миллион безработных», как начали рассказывать о том, каково это — сделать концерт, что это работа огромного количества людей… Ковид уложил индустрию на лопатки, а «Крокус» почти добил, если говорить про экономический эффект.
Но что самое главное — он стал точкой невозврата, когда даже самые маленькие площадки всерьез начали задумываться о вопросах безопасности. Хотя я не могу сказать, что до «Крокуса» они как-то игнорировались — вспомните хотя бы чемпионат мира и то, как мы все к нему готовились. Я работала на фан-зоне в Ростове-на-Дону, и мы отрабатывали буквально каждый риск.
Я каждый раз объясняю своим студентам и стажерам одну базовую истину: если риск есть, он может сработать, поэтому лучше быть к нему готовым. «Крокус» еще раз заострил внимание индустрии на вопросах безопасности.
Свежие комментарии