Карен Кавалерян, известный хитмейкер и автор множества песен, неожиданно сменил направление и занялся ретродетективами. Его второй роман из цикла «ФальконерЪ» — «Фабрика ангелов» — недавно вышел в свет. В интервью «Снобу» он рассказал о своей творческой трансформации, увлечении историей девочки из Серебряного века и прелести сыщика-дилетанта.
Карен, у вас на полке девятнадцать дипломов «Песни года», за плечами восемь успешных финалов «Евровидения» от пяти разных стран. Что может заставить человека с таким бэкграундом ступить на рискованную тропу автора ретродетективов?
В прозу я попал транзитом через музыкальный театр, для которого пишу и сейчас. Дюжина моих мюзиклов идут более чем в тридцати театрах России, среди которых московская и петербургская оперетта, культовый новосибирский «Глобус» и многие другие. Просто песни и либретто для меня — работа. А детективная проза — юношеская любовь. Я пишу, не ориентируясь на тренды. Я не знаком с книжной индустрией и, откровенно говоря, не особо стремлюсь познакомиться. Да, я знаю по шоу-бизнесу: если входишь в темную комнату, неплохо бы знать, где находится выключатель. Но для меня проза — любимое хобби, чистое, незамутненное коммерческими соображениями удовольствие. Конечно, во мне играют здоровые амбиции, как у любого автора, и я был бы счастлив сочинить бестселлер, но у меня нет необходимости зарабатывать на книгах, чтобы оплачивать счета.
Вышли два тома серии «Фальконеръ» с необычной и весьма симпатичной главной героиней — сыщицей-любительницей Настей Демидовой, вчерашней курсисткой, которая становится репортером криминальной хроники под псевдонимом Фальконер. Почему именно такая героиня — не опытный сыщик, а дилетант?
Никогда не думал об этом, а сейчас пришло в голову: может, оттого, что я сам был дилетантом, когда начинал? Я закончил технический вуз, после чего с ходу влетел в шоу-бизнес с дюжиной хитов, написанных интуитивно, потом на пике успеха ушел в музыкальный театр за свежими эмоциями, по сути ничего не зная о нем, двигаясь наугад и полагаясь только на собственные чутье и вкус, а последние несколько лет сочиняю прозу с надеждой на тот же результат. Если же говорить о Насте Демидовой, то мне интересна именно такая героиня: дилетанту иной раз открывается то, на что матерый сыщик и внимания не обратит. Он не скован корпоративными догмами, правилами и служебной субординацией, у него особый взгляд на происходящее и своя индивидуальная оптика.
У Насти есть реальный прототип? Как вы ее придумали?
Я нарисовал образ девушки, вобравшей качества, которые уважаю. Она красива, умна, образованна, финансово независима, смело принимает решения и, благодаря отчаянному, бесстрашному характеру идет к цели, никогда не останавливаясь. Кому-то, возможно, покажется, что она — идеал, но это не так. У нее большие проблемы в отношениях с мужчинами, набор вредных привычек, свойственных суфражисткам первой волны — это начало прошлого века. К тому же она нередко ошибается. Она живет как играет музыкальную пьесу. Все совершают ошибки. И что же делать? Продолжать играть…
Чем отличается первый «Фальконеръ» от «Фабрики ангелов»? Не могли бы вы уточнить для читателей, что означает это название?
Обе книги состоят из трех эпизодов, не связанных между собой ничем, кроме личности главной героини и некоторых второстепенных действующих лиц. В первом «Фальконере», события которого происходят в 1901–1905 годах, присутствуют реальные исторические персонажи, как сейчас сказали бы, селебрити: Антон Чехов, Ольга Книппер, Мария Кюри, Гарри Гудини и Савва Морозов — ключевой персонаж третьего эпизода «Каннское дело». Фальконер становится свидетельницей его гибели на Лазурном берегу и пытается разгадать тщательно скрываемую тайну. Насколько могу судить, моя версия произошедшего никому прежде не приходила в голову, хотя, по мне, она лежит на поверхности. Все три эпизода первой книги — «Каннское дело», «Чертово дело» и «Дело в “Яре”» — брутальные мужские истории, которые затягивают в свой водоворот мою юную героиню.
«Фальконеръ II. Фабрика ангелов» сделана иначе, и не только потому, что героиня повзрослела. Это три щемящие женские истории — «Театральное дело», «Дело угорелых» и «Дело ангелов», причем ни в одной из них нет селебрити. В первом эпизоде Фальконер расследует смерть столичной дивы на сцене Саратовского театра, куда та отправилась в составе оперной антрепризы. Во время представления оперы Ш. Гуно «Ромео и Джульетта» примадонна выпила настоящий яд. Во втором эпизоде Фальконер пытается найти преступника, совершившего поджог городской бани, в которой сгорели четверо ночных посетителей. Третий эпизод начинается с похищения младенца, которого Фальконер самоотверженно пытается отыскать, и ей открываются бездны порока и высоты поистине ангельского самопожертвования.
Еще одно отличие — место действия. Если в первой книге я сделал круиз по европейским столицам — Санкт-Петербург, Берлин, Париж и Лондон, то во второй события происходят в российской провинции — Саратове, Твери и только в третьем эпизоде — в Москве.
Вы пишете по реальным сюжетам, выбираете их из уголовных дел в старых архивах?
Я нахожу их на страницах старых газет, и даже не сами сюжеты, а намеки на них. Я читаю какую-то заметку, не обязательно криминальную, и вдруг перед моими глазами, как в синематографической ленте, проходит человеческая история. Она еще лишена подробностей, многих важных деталей, побочных линий, вкуса, цвета и запаха, но в ней уже есть зерно, есть преступник и есть жертва. Есть мотив и метод. Все, что остается сделать мне, — это рассказать историю на языке эпохи. Именно язык — главный вызов. Не узел интриги, не витиеватый сюжет, не сильные характеры. Русская литература эпохи модерна дала такую россыпь блистательных литераторов, что поместить в нее своих героев, игнорируя литературную ткань того времени, невозможно. Все развалится, как карточный домик. Художественная правда будет кричать из всех углов о подделке.
В России жанр ретродетектива сейчас крайне популярен, и чаще всего авторы обращаются к Серебряному веку. Как именно у вас возникла тяга к нему?
Я знаю ту эпоху лучше, чем какую-то иную, чувствую ее язык и сам говорю на нем, даже в быту. Кстати, я не люблю термин «Серебряный век» из-за того, что он фиксируется только на литературе. Я называю то время эпохой русского модерна. Тогда Россия достигла максимальной точки развития не только в литературе, но и в искусстве в целом: театре, в частности балете, в живописи, музыке, а также в науке и промышленности. Мне нравится проживать свою литературную жизнь в декорациях начала ХХ века. Через несколько лет, совсем скоро война и революция сломают тот мир. Но его обитатели ничего об этом не знают…
В свое время существовала конспирологическая версия, что Валентин Пикуль, признанный мастер популярного исторического жанра, использовал в работе случайно попавший к нему в руки архив. Дескать, такая точность деталей возможна только при работе с очень серьезными первоисточниками. Раскроете секрет, где вы нашли свой чемодан или какими источниками информации пользовались для такой тщательной прорисовки бытовых деталей?
Все достаточно просто: я одеваю своих героев в прекрасные вещи из каталогов универмага «Мюръ и Мерилизъ», «Вестникъ моды» и «Модный курьеръ», они гоняют на авто, описания которых взяты из журналов «Велосипедъ», «Спортъ» и так далее. Наверняка вы поняли идею. Я тщательно реконструирую эпоху на страницах «Фальконера». Что-то из этого добра досталось мне по наследству от бабушек, что-то я покупаю. Газетные подшивки мы уже упоминали. Из литературного наследия — не издававшиеся в советское время по политическим причинам прекрасные писатели, допустим, Александр Амфитеатров или Михаил Арцыбашев. Но не только они.
То, как вы описываете жизнь дореволюционной России, наталкивает на мысль, что в ней всем жилось очень комфортно.
Я бы не хотел, чтобы создалось такое впечатление, потому что это неправда. Если бы все было так прекрасно, то так бы все и оставалось. Но мы знаем, что тот мир очень скоро рухнул в бездну. В нем комфортно живется лично мне. Но на самом деле в нем было полно людей счастливых и несчастных, благородных и бесчестных, умных и глупых, причем, подозреваю, в тех же пропорциях, что и во все иные эпохи.
Читали ли ваши книги историки, специализирующиеся на том времени, и были ли у них претензии к исторической достоверности?
Я перфекционист и, несмотря на близкое знакомство с эпохой, обращаюсь за консультациями к специалистам. Невозможно знать все. Создать достоверный контекст мне помогают искусствоведы, криминалисты и даже патологоанатомы! Их имена перечислены в конце книги, с персональными благодарностями в их адрес.
Выход второго тома «Фальконера» растянулся ровно на два года. Когда ждать продолжения и как оно будет называться?
На последней странице «Фабрики ангелов» дается анонс: «Фальконер вернется с повестью “Дело имитатора” и иными прочими». У меня уже готова эта история, осталось только зафиксировать ее. Также в третий том войдет повесть «Граммофонное дело» — с ней тоже полная ясность. Ясности нет только со сроками. Если меня отвлечет какой-то большой театральный проект, выход продолжения может затянуться. Если же нет, то к следующему новому году будет «Фальконеръ III».
Обычно в конце интервью мы просим собеседника порекомендовать три книги для читателей «Сноба». Предлагаю вам назвать свои любимые произведения в жанре ретродетектива.
Я не читаю книги, написанные в жанре, в котором пишу сам. Это необходимая авторская гигиена, чтобы случайно не занести на свои страницы чужую ДНК. Но три последние прочитанные назову. Ренат Поляков — «Легенды и истории ХХ века. Хроника автомобилизации и автоспорта в России и мире (конец ХIХ — начало ХХ века)», Джон Ле Карре — «Самый опасный человек» и Лаура Эскивель — «Шоколад на крутом кипятке».
Беседовал Владислав Толстов
Свежие комментарии