23 и 30 апреля «Хадн дадн» дадут весенние концерты «Кульминация весны» в Москве и Петербурге. Автор «Сноба» Егор Спесивцев поговорил с участниками группы Варварой Краминовой и Никитой Чернатом о любимой музыке, альбоме «Поцелуйчик солнышка», новых клипах, игре «Неясное» и будущем релизе.
Сноб: У вас есть «главный в жизни» альбом? Такой, чтобы возвращаться, переслушивать и «с собой на необитаемый остров».
Варвара Краминова: Варвара Краминова: Мне кажется, что у меня это «Последний шанс», альбом «Кисуня и Крысуня».
Они там используют всякие детские молоточки, детские синтезаторы, очень смешные. Еще там просто офигенная скрипка. Все вместе звучит очень классно. Там такие упругие песни, очень веселые и особенные. В этом есть какой-то секрет. Как будто это и для детей, и для взрослых. Например, есть песня про «мамонта и папонта» — очень смешная: они гуляли вдоль речки, а бабонт и дедонт сидели на печке. Короче, целая семья: бабка, дед, родители и внук. И внук курит на печи, но об этом никто не знает.
Сноб: Ты его когда впервые послушала?
Варвара Краминова: Я его слушаю прямо с детства, достаточно регулярно. Первый раз я его услышала, когда мне было, наверное, года три. Потом я его слушала, когда мне было пять. Когда мне было восемь, я уже понимала, о чем там речь. И недавно я к нему снова вернулась. Мы еще с Полиной из Хадн дадн постоянно поем песни из этого альбома — а она дочь Сергея Рыженко, скрипача из этой группы. Короче, всю жизнь слушаю.
Никита Чернат: Никита Чернат: А я не знаю. Пусть будет Meshuggah, альбом Catch Thirtythree. Он клевый. У меня не с этого альбома началось знакомство с этой группой, но мне он кажется самым целостным их произведением, которое мне приятно слушать от начала и до конца.
С самой группой было интересное знакомство: сначала я подумал, что это полное говно, и тяжелый металл мне вообще не подходит. Через какое-то время после этого я прошел стадию непонимания этого шума и обнаружил, что это, на самом деле, намного интереснее всего, что я слушал до этого, именно в музыкальном плане.
Сноб: А в чем это выражается?
Никита Чернат: В полиритмии. Основной прикол этой группы в том, что там идет клевая пульсация, которая качает на четыре четвертых. При этом рисунок, который играют музыканты, в другом размере — и происходит полиритм. С одной стороны, очень сложно предсказать, что они сыграют дальше, а с другой — можно просто качаться и слэмиться, и вообще делать все, что захочется. В общем, звучит мощно.
Варвара Краминова: Meshuggah и «Последний шанс». Нормальный выбор.
Сноб: Я недавно ностальгировал по плеерам (в смысле, как явлению), и смог по памяти восстановить свой плейлист из средней школы — это такое себе удовольствие, но все равно интересно. Вы помните, что слушали в школе?
Варвара Краминова: У меня все время были The Beatles — очень много The Beatles, «белый альбом». Точно была прекрасная песня Queen — Don’t Try So Hard. Фредди Меркьюри написал ее, когда уже умирал. These Are The Days Of Our Lives — тоже очень грустная песня была. И еще была вот эта песня, не помню, кто ее написал: If You’re Going to San Francisco. Мы с подружкой тогда думали, что мы хиппи: наряжались в какую-то старую, рваную одежду и шли в переход играть на гитаре. У нас была тетрадка с разными песнями, и там была вот эта про Сан-Франциско. И еще там, конечно, был сплошной Цой. Очень много Цоя. Мы его разучили и сидели, играли на гитаре эти песни в рваной одежде: «Дождь для нас», «Кукушка». Вот это была моя школа.
Никита Чернат: Я точно помню, что очень много слушал Dream Theater, потому что отец их любил. Еще я помню, как прямо на уроках сидел в наушниках и слушал группу Tool.
Варвара Краминова: Вы с Оборотовым (Никита Оборотов, бывший басист группы. — Прим. ред.) в школе учились вместе?
Никита Чернат: Да, вот с ним мы Primus слушали, Faith No More. В основном какой-то зарубежный рок — русскую музыку я в школе не часто включал. Еще Aphex Twin, но это было уже ближе к институту. У меня сейчас уже воспоминания смешиваются: что, когда.
Сноб: После «Щепок» (да и в целом) альбом «Поцелуйчик солнышка» кажется поворотом в какую-то немного другую сторону: глупо делить песни на «серьезные» и «несерьезные», но очень условно мы можем, наверное, сказать, что «Поцелуйчик» звучит взрослее. При этом я много раз сталкивался с мнением, что у вас лучше всего получаются песни, которые написаны как бы «не стараясь», маленькие веселые штучки. Вы это ощущение разделяете?
Варвара Краминова: На «Поцелуйчике солнышка» есть песни, которые я написала еще в 18 лет. «Милая моя», например. То есть это все, на самом деле, почти та же эпоха, с вкраплениями песен из «новой» эпохи, которые получились уже более суровыми: «Рыбка», «Поцелуйчик солнышка» и так далее. Уже в «Ностальгии», хотя она и была «легкой», появились первые хтонические нотки. А потом у нас остались мрачноватые песни, которые на последний альбом вошли. Мы сейчас готовимся выпускать «Эжен» — он получается еще жестче. Мы сами себя ощущаем как такие уже, серьезные чуваки.
Сноб: А на концертах до сих пор громче всего просят «Киви кошелек»?
Варвара Краминова: На концерты люди приходят побеситься.
Им хочется попрыгать, покричать «Макароны». А нам нужно, конечно, еще и что-то драматичное продвигать. Поэтому мы их «грузим». И потом все как-то так заворачивается, разматывается — и все освобождаются. Короче говоря, концерты — это психотерапия. Люди скачут, устраивают хороводы. Это как жизнь: много разных оттенков. И мы пытаемся в один концерт запихнуть вообще все, чтобы был баланс, чтобы не перегибать. Не должно быть слишком уныло, но и слишком сладостно тоже не должно.
Никита Чернат: Мне кажется, важно сказать, что и «Киви кошелек» — это не какая-то исключительно юмористическая песня. В этой песне много разных эмоциональных слоев скрыто. Я бы не сказал, что это просто песня-мем. Там только припев такой. И еще, возможно, дело в том, что о группе так рассказывают. Как ты сказал: «лучше всего получаются веселые треки». Люди через такую «линзу» нас и воспринимают.
Варвара Краминова: Короче, да, это сложная история. У нас многие песни серьезны. Но с придурью.
Сноб: Новый альбом продолжает «Поцелуйчик солнышка»? В смысле «тяжелого» звука, такого «хтонического» содержания. Или это будет что-то другое?
Варвара Краминова: Мы, конечно, не будем раскрывать все карты. На самом деле, альбом почти готов...
Никита Чернат: Ты всегда так говоришь.
Варвара Краминова: Тогда не будем забегать вперед. Но это точно не в сторону того, что мы уже выпускали. У нас была идея провести презентацию этого альбома на лавке во дворе. Просто спеть эти песни под гитару, потому что они «разрывные», их нужно кричать. «Отчаянные», наверное, правильное слово. В них кроется какое-то безумие. Какая-то маниакальная любовь. Разбитое сердце, мир рушится — в общем, апокалипсис.
Сноб: Это уже совсем новые песни?
Варвара Краминова: Они, конечно, подождали немного — потому что все равно прошло время, полтора года. Но есть и какие-то совсем свежие.
Никита Чернат: И это очень серьезные вещи. ОЧЕНЬ серьезные. Без мемов.
Сноб: Так и запишем. Тогда вопрос к Варе: если сравнивать тексты из 2018 года и то, что ты пишешь сейчас, чем они отличаются? И с чем эти изменения связаны?
Варвара Краминова: С познанием мира. С вкушением всех его ужасных и прекрасных сторон. С этим грузом, который ложится на каждого человека, когда он идет куда-то и сталкивается со всякими приключениями, испытаниями, которые для него готовит жизнь.
На самом деле, очень хочется писать как раньше: какие-то веселые, легкомысленные вещи. В них больше всего живительной силы, а это очень важно. Конечно, я до сих пор могу писать такие вещи, но сейчас все существо настроено на то, чтобы как-то по-другому реагировать. Раньше у меня было необремененное сознание. Но и сейчас, кстати, много всяких приколов рождается, как бы в противовес реальности.
Песни все равно приходят самостоятельно — во сне или просто кусочками, вырванными из бытовых ситуаций. Не бывает такого, чтобы я садилась и думала: «Надо написать песню».
Сноб: А плохая песня — это когда просто «прикол» и все?
Варвара Краминова: Кстати, нет. Плохая песня — это, наоборот, как правило, что-то более лирическое. У тебя упадок сил, ты садишься, света белого не видишь, тебя тошнит — и вдруг начинаешь писать. И ты, конечно, думаешь: «Я сейчас передам все, что испытываю». Получается не очень. Потом думаешь: «Хорошо, что я это не выпустил». Такие песни у нас есть, штук пять точно. Они у меня в гугл-таблице хранятся, в графе «отстой». Там вообще все песни собраны, но все плохие хранятся в этой «табличке отстоя».
Сноб: Можешь процитировать одну из них?
Варвара Краминова: Там есть песня:
Сноб: Ну, рабочий материал. А ты помнишь свое первое стихотворение?
Варвара Краминова: Мы с моей подружкой все время портили то, что уже существует, всякие стихотворения и песни. Была песня «Ой, цветет калина», и мы ее испортили. Получилось примерно так:
Это нам было лет по пять. Еще мы в юном возрасте увлекались творчеством Ахматовой, поэтому там было переделанное стихотворение «Сжала руки под темной вуалью». Там был какой-то бред полный, если правильно помню:
Сноб: Красиво. Расскажете, как снимали клип на «Рыбку»?
Варвара Краминова: Мы чуть не погибли. Мы же сняли два клипа — «Поцелуйчик солнышка» и «Рыбка». И это две противоположности. «Поцелуйчик солнышка» делали прекрасные девчонки: мы сидели на продакшн-митинге SPOT Production, и там было, не знаю, 12 девчонок, одна лучше другой.
Они все какие-то феи. Оператор — Марлен Бутрос Юсеф, которая вообще все это устроила и нашла Полину Варфоломееву, режиссера клипа. Я помню девочку, которая была второй режиссер — такая крутая. Или нашу девочку-хореографа, Настю Кружу. Я смотрела на них и думала: «Ничего себе. Вот это девчонки». И они просто взяли и сами все устроили. У нас на съемках, в ночной степи, стоял туалет с дискотекой внутри — специально, чтобы ты заходил, и тебя очень сильно светомузыка бодрила. Нас там кормили, возили.
Они сами решили снять клип на «Поцелуйчик солнышка» — и мы были очень рады. С нами такого еще не происходило, было неожиданно, что просто приходят люди со стороны и тратят свои ресурсы, время, упахиваются жестко. Очень круто получилось.
VK" />Сноб: «Рыбку» снимали совсем не так.
Варвара Краминова: «Рыбка» — это совсем другая сторона.
Мы решили все сделать сами, отправились на Строгинскую пойму. Никита был там как администратор и соавтор идеи. Еще там был оператор. А день был морозный. До этого мы туда уже ходили на скаут, но это был облачный день. Нам нужны были поле, деревья, заснеженное пространство без лишних деталей — и все это там было. А потом, когда мы уже втроем пришли туда снимать, облака ушли — и вылезли дома со всех сторон, один хуже другого. Еще и снег покрылся толстым слоем льда.
Наш оператор, Александр Ушкалов, пришел с гипсом на ноге — ему вообще нельзя было морозить эту ногу. А все заледенело, ходить невозможно. Если делаешь шаг — проваливаешься по колено в снег, моментально промокают ноги. Поэтому Александр Ушкалов использовал свою загипсованную ногу, чтобы разрубать эти льды и делать проход для нас. Часа полтора перед началом съемки мы просто рубили лед. Еще было очень холодно, а мы были совершенно к этому не готовы. У нас был только коньяк.
Никита сказал, что нужно выпить, чтобы согреться — это была плохая идея. А у меня же еще не было куртки, я должна была ходить в этой красивой одежде по улице. В какой-то момент снимать стало невозможно: у меня кружилась голова, у всех уже началось какое-то обморожение. Поэтому клип мы снимали за два дня. Но сняли.
VK" />Сноб: Мне клип на «Рыбку» напомнил последние фильмы Романа Михайлова. Сложно объяснить, чем именно это похоже, но что-то такое есть. Сновидческое.
Варвара Краминова: Мы очень любим Романа Михайлова! Я не думаю, что клип как-то специально был связан с его творчеством, но мы сейчас, действительно, находимся в каких-то близких друг другу вселенных. Он же снимает сны. И вообще очень интересный человек.
С «Рыбкой» получилось так, что в середине клипа сначала было просто белое небо. Мы не сразу поняли, что еще там может быть. Я представляла себе какие-то измененные грани, фракталы — там это все появилось. А уже потом возникли слова. Но ты прав — мы с Романом Михайловым сейчас близки духовно, как никогда.
Сноб: Я в последнее время у всех спрашиваю про сны — у вас тоже спрошу. Вы помните какие-то навязчивые сны, из детства или недавние? Я постоянно пересказываю один и тот же, где у моей мамы появился двойник.
Варвара Краминова: У меня в детстве был сон, очень похожий на твой: я заходила на кухню, мама там что-то создавала. Я смотрела на ее спину — а у нее из спины торчит нож. Я понимаю, что это на самом деле не мама, это что-то видоизмененное.
Из последнего — мне уже много лет снится один повторяющийся сон. В последнее время он становится все хуже и хуже. Там все начиналось с того, что мы с родителями и моей подружкой Варварой на отдыхе, типа в Турции, и все вместе живем в отеле. До моря там дойти невозможно: оно либо черное, бурлящее, ужасное, либо грязное какое-то, либо просто очень жарко. Поэтому мы все время сидим в номере, пропускаем завтрак, обед и ужин. Короче, не можем насладиться дарами отеля.
Сейчас там вообще ураган начинается, сносит этот отель. Море все кипит, идет цунами. Это довольно неприятно каждый раз наблюдать, но это происходит.
Никита Чернат: Я не помню 99% своих снов. Но у меня есть одно наблюдение: чаще всего, если я пытаюсь запомнить сон, мое самое яркое воспоминание — это карта этого сна, которая у меня возникает там, как в компьютерной игре. Это прямо карта местности.
Сноб: Мини-карта, как в GTA?
Никита Чернат: Нет, окошка, которое я кликом открываю, у меня нет.
Она просто у меня в голове. То есть я просыпаюсь, и сон у меня сохраняется в виде карты. Это такое умозрительное пространство. И оно всегда новое, то есть каждый раз разное. Короче, у меня мозг очень любит рисовать большие карты.
Еще был один веселый сон, который просто интересно рассказать. Мне очень нравились книжки Кастанеды. Я как-то перед сном дочитал последнюю книжку, лег спать и попал в какой-то осознанный сон: я понял, я сплю и мне все это снится.
Я пытался как-то там обосноваться, понять, что мне делать, но у меня совершенно ничего не получалось. Сначала я оказался у себя в кровати: мне снится, что я у себя в комнате сплю. Я пытался встать, но у меня были слишком слабые руки. Я подумал, что мне, наверное, нужно их как-то усилить, поотжиматься. Я тут же телепортировался на пол и начал отжиматься. И еще подумал: «Странно как-то. Что происходит?».
Варвара Краминова: Сон качка.
Никита Чернат: Да, я тогда много спортом занимался. И я понял, что ничего не понимаю, и мне нужен какой-то наставник, который даст мне совет. У меня тут же ов комнате появился какой-то индийский гуру, бородатый такой старик, начал мне что-то говорить. Но я, к сожалению, не знал его языка, поэтому он мне никак не помог. Я решил, что надо все начать сначала, как-то взяться за ум — и телепортировался опять на свою кровать.
Сноб: Это будет длинный сон, да?
Никита Чернат: Немного осталось. Я начал пытаться, как в книжках Кастанеды, вытянуть какой-то луч силы у себя из пупка. Я этим лучом силы поднялся, обернулся — и увидел, что мое тело все еще лежит на кровати. Меня это очень сильно испугало, и я проснулся.
Сноб: Вернемся к песням. С «Поцелуйчика солнышка» у вас есть любимая?
Варвара Краминова: Любимая, любименькая… я люблю «Белый пастушок». Мне кажется, это наша общая любимица. Девчонки, которые с нами работают, тоже очень ее любят петь. Она белоснежная, пушистая такая, и очень грустненькая. И очень свежая при этом. Это единственная песня, которую я написала уже в момент, когда альбом делался. Она прямо сразу-сразу написалась, я очень быстро сделала эту аранжировку, Никита ее доделал. И она получилась такая, как снежная шапка. Мне очень нравится.
Сноб: «Мартинсы» ты писала очень долго — между первым и вторым ее куплетом у вас несколько альбомов вышло. Почему так трудно было ее закончить?
Варвара Краминова: Песня была закупорена. Мы как-то сходили на тусовку, в гости к моей подружке Лене, — тогда родился образ этой старой панкерши, которая курит на балконе. И дальше я все никак не могла с этой тусовки ментально уйти. Это было важное место, чтобы продолжить повествование. И вот, через шесть лет, я наконец с нее ушла: случилась трагическая история расставания, непонятной любви. Я шла по улице и поняла — это же оно: «отбитая ночь гудит ветрами». И вдруг все склеилось.
Никита Чернат: Нужно было стать человеком, который допевает эту песню.
Варвара Краминова: На самом деле, да. Потому что сначала это все было написано, как шутка. А потом, когда началась настоящая драма, эта история из нее «проросла».
Сноб: И точно так же в этом альбоме, как мне показалось, «прорастает» атмосфера какой-то волшебной, хтонической Москвы из «ШХД: Зима» Ильи Мазо.
Варвара Краминова: А ты играл в его новую игру, «Неясное»?
Сноб: Еще нет.
Варвара Краминова: Это удивительная игра. Там можно гладить крысу.
Ты оказываешься в маленьком уездном городе ночью, не можешь никуда оттуда выехать, на улице ни души. Все тусуются в каком-то баре непонятном, танцуют. Еще можно попасть в МФЦ — но там непонятно, что нажимать, какие-то бесконечные коридоры. В какой-то момент приезжает автобус — и ты наконец попадаешь в город побольше, типа в центр. Короче, прикольная игра, очень приятная и атмосферная.
Сноб: Я поиграю. А «Небо над третьим транспортным» — это же текст Ильи?
Варвара Краминова: Да, он сделал свой «ШХД: Зима» и попросил, чтобы на его стихотворения были созданы песни. Он много кого просил, и меня тоже. Я ему накидала три песни, потом мы их спели. И вот «Небо над третьим транспортным» вошло в «Поцелуйчик».
Сноб: Последний вопрос: есть ли у вас какое-то центральное воспоминание, главное впечатление или событие, которое существенным образом повлияло на то, кто вы сейчас? Оно может быть любым вообще — со знаком «плюс» или «минус».
Варвара Краминова: У меня есть позорная история. Один из позоров моей жизни.
Я пыталась поступить во ВГИК на режиссуру три раза, — и у меня три раза это не вышло. Там были всякие финальные испытания, которые я не могла пройти: то собеседование, то еще что-то. И вот было такое задание: посмотреть фильм и рассказать потом, что нам там показали такое. Фильм был про священника, который на закате плавал в лодке с собакой. Ему замечательно, он живет в лесу.
Потом мы оказываемся в его доме: там куча картин, которые он раньше писал, когда еще был художником, а не священником. В общем, сцены прекрасной, спокойной жизни, священник умиротворенный, все нормально. И там есть сцена одна, когда он приходит к друзьям и пытается, как раньше это делал, раскрыть мольберт. У него не получается это сделать, все хихикают — в общем, очень все мило.
И этот фильм надо было обсудить с профессорами. А там ходил один человек по фамилии Гелейн, один из преподавателей. Он подсел к нам и начал нашептывать: «Разве может человек быть счастливым, если он раньше создавал новые миры? Разве он счастлив? Посмотрите, какая это сцена, когда он не может раскрыть мольберт!».
Я захожу в кабинет — и, конечно, начинаю говорить ровно то, что он сказал. Хотя я была вообще другого мнения, все правильно понимала. Но, видимо, не судьба тогда была. И вот как раз после этого мига я поняла, что все. Буду заниматься музыкой. Я прямо так родителям и сказала: «Ребята, все. Я больше не могу. Буду рок-звездой».
Никита Чернат: Я что-то сейчас перебирал воспоминания, и мне захотелось рассказать одно. Оно не поворотное, просто мне приятно это вспоминать.
Я как-то стою на остановке, на Садовом. Ко мне подходит мужик и спрашивает, в какую сторону ему нужно ехать. Я прикинул и говорю: «Тебе нужно перейти дорогу и с той стороны сесть». Он уходит, я сажусь в автобус и понимаю, что перепутал стороны: я еду не в свою сторону, а в ту, куда было нужно этому мужику. И у него точно так же.
На следующей остановке я выхожу, перехожу дорогу, сажусь в автобус. Мы доезжаем до следующей — заходит этот мужик. Я встаю, подхожу к нему, говорю: «Блин, я тебе неправильно сказал. Тебе нужно в другую сторону». И вот он тоже на следующей остановке вышел, чтобы ехать обратно. Такая история.
Беседовал Егор Спесивцев
Свежие комментарии