Американский психотерапевт Мишель Беккер написала книгу «Взаимная поддержка и любовь: Навыки гармоничного общения в паре». «Сноб» публикует отрывок с разрешения издательства «Альпина Паблишер».
После первой сессии с Ханной я чувствовала себя несколько истощенной. В течение пятидесяти минут она подробно описывала все недостатки своего партнера, и ее гнев на него проникал в каждый уголок моего кабинета. Самым серьезным, похоже , было то, что он никогда не принимал во внимание ее потребностей. Это лежало в основе многочисленных историй о том, как ее игнорировали и обижали. Она негодовала по поводу его поведения. Как он мог постоянно не замечать ее?! Казалось, что все в их жизни вращается вокруг его нужд и потребностей. Я видела, что она злилась и была обижена. Я задала вопрос: в чем для нее конкретно заключались отрицательные последствия того, что ее не видели и не учитывали? Но она не хотела об этом говорить, не желала обсуждать свой опыт и признавать свой гнев. На все вопросы вместо ответа она сразу же возвращалась к рассказу о том, как неправильно ее партнер поступал. Она была в ярости и постоянно говорила, что ему нужно измениться.
Это непростая ситуация для терапевта, прямо как в старой шутке: «Сколько терапевтов нужно, чтобы поменять лампочку? Один, но лампочка должна хотеть измениться». Нередко пациенты хотят, чтобы мы изменили их родителей, партнеров, детей, друзей, коллег. Помимо того, что у нас в принципе нет ни власти, ни возможности менять других, мы и работать можем только с теми, кто пришел на сессию. Ханна пришла одна, ее партнер не был заинтересован в совместной терапии. Поэтому я могла только выслушать и подтвердить, что описанные ситуации действительно тяжело переносить, но не видела смысла продолжать дальше обсуждать с Ханной, как плох ее партнер, — это не принесло бы ей никакой пользы. Но она была полна решимости делать именно это.
Я понимала: ей было нужно, чтобы по-настоящему увидели ее. То, чего она хотела от партнера, — быть увиденной и значимой, — должно было произойти на нашей сессии. Мне нужно было увидеть ее и позаботиться о ней, чтобы она сама смогла начать видеть себя и заботиться о себе. Изматывающим в той первой сессии было то, что фокусировка на партнере мешала Ханне получить то, что на самом деле было нужно ей.
Когда вторая сессия началась точно так же, я поняла: необходимо попробовать иной подход. И в какой-то момент я сказала: «Возможно, ваш партнер и правда такой, как вы говорите. Я не знаю, я с ним никогда не встречалась. Но есть еще кто-то, кому по-настоящему больно, но кто не получает никакого внимания — ни от партнера, ни от нас. И этот человек — вы». Суть открылась. Ханна была ошеломлена. Мы тоже игнорировали ее! Даже здесь, на ее личной терапии, все внимание доставалось ее партнеру. После этого открытия гнев Ханны сменился печалью, и она наконец впервые по-настоящему «вошла» в кабинет.
Теперь мы могли исследовать, как это ужасно: желать быть увиденной — и раз за разом ощущать себя невидимой. Мы рассмотрели, насколько это было для нее небезопасно. Гнев служил ей защитой, не позволяя осознать и прочувствовать, в какой уязвимой ситуации она находится, — теперь же ее уязвимость стала осязаемой. Погрузившись в свой опыт, Ханна заметила, что проблема шире, чем эти конкретные отношения. В большинстве своих отношений она фокусировалась на других в ущерб себе.
Корень этого, по всей видимости, был в том, что, когда Ханна росла, никто не замечал и не учитывал ее желания и чувства. Она вспомнила слова отца: «Детей должно быть видно, но не слышно». Способ, которым она научилась выживать, заключался в том, чтобы быть очень чуткой и внимательной к потребностям других и вести себя так, чтобы меньше вызывать недовольство родителей (и таким образом не оказаться в опасности). В детстве это было для нее лучшей стратегией.
Но во взрослом возрасте такой паттерн мешал ей замечать и принимать во внимание свои собственные нужды, делал ее уязвимой, позволял желаниям других поглощать ее. Она злилась, потому что всю жизнь мирилась с тем, что ее игнорируют и задвигают на второй план.
Изменить ситуацию она могла бы, только открывшись своему опыту и пережив его. Ей нужно было начать заботиться о себе. Перейти от детской тоски стать замеченной другими, от желания, чтобы эти другие заботились о ней и обеспечивали ее безопасность, — к ощущению самостоятельности и власти над своей жизнью. Ей нужно было научиться обращать внимание на себя, чтобы заботиться о своих потребностях и своей безопасности, даже когда другие не могли сделать этого для нее. Перейти от вопроса «Видите ли вы меня?» к вопросу «Что происходит со мной прямо сейчас?».
Осознанность как спектр
Вопрос «Что происходит со мной прямо сейчас?» — это, по сути, начало осознанности, первый компонент самосострадания. Модель Нефф противопоставляет осознанность чрезмерной зацикленности на себе — навязчивому переживанию, так называемой руминации — состоянию «мысленной жвачки», когда мы фиксируемся на происходящем и становимся одержимы этими мыслями. Кажется, они занимают каждый момент времени, когда мы не спим. Мы застреваем в прошлом (как было плохо) или в будущем (как будет плохо), мы можем выдумывать себе всякие истории про настоящее. Когда мы застреваем в этом состоянии, наше видение искажается, а страдания усиливаются.
Мне нравится представлять осознанность, а также два других компонента самосострадания (общность со всеми и доброту к себе) в виде спектра. На одном конце спектра находится руминация, на другом — состояние, когда человек не осознает свой опыт и свои переживания, как это было с Ханной. Она осознавала лишь сам факт своего гнева, и то весьма поверхностно. Львиную долю внимания Ханна уделяла тому, насколько плохим был ее партнер, но она практически не обращала внимания на свои собственные чувства и не исследовала их.
И это понятно, ведь она научилась выживать в своем небезопасном детстве, став невидимкой. Она росла, не замечая собственной боли. А теперь, когда она позволила себе осознать, насколько ей было больно, эта боль казалась невыносимой. Поначалу она чувствовала себя бессильной изменить ситуацию, поэтому старалась не замечать происходящего — это было для нее своего рода заморозкой. Так она привыкла реагировать с детства, ведь тогда у нее точно не было сил что-то исправить. Теперь, став взрослой, она обрела силу изменить ситуацию, хотя сделать это было непросто. Помочь ей могла бы ясность, которая наступает, если мы открываемся собственному опыту, если нам становится любопытно его исследовать. Не осознавая ущерба, который наносил ей ее брак, она оставалась в тупике и была не в силах что-либо изменить. Не замечать свои чувства — это стратегия из детства для ощущения безопасности и для того, чтобы избежать включения системы угрозы-защиты. Однако Ханна оказалась в ловушке отношений, которые как раз постоянно активировали ее систему угрозы-защиты.
Когда, вместо того чтобы концентрироваться на том, как плох ее партнер, Ханна начала открываться своему гневу и переживать его, она стала лучше понимать, как гнев ощущается в ее собственном теле. Ее бросало в жар, сердце билось сильнее, она была переполнена энергией. Она чувствовала в своем гневе силу, но и побаивалась его немного. Она боялась быть в своем гневе разрушительной, как это иногда случалось с ее родителями. Это осознание стало для Ханны началом возвращения той части себя, которая была под запретом.
Постепенно она поняла, что может обрести силу благодаря гневу, не действуя при этом деструктивно. Она также начала осознавать боль, скрывавшуюся под гневом. Она смогла увидеть, как выстроила защитный щит. Этот щит делал ее менее уязвимой, но не позволял быть замеченной и понятой в важных для нее отношениях. Одна из причин, по которой ее партнер не мог ее разглядеть, — она пряталась за щитом, оберегая себя от боли. Она не показывала партнеру, какая она на самом деле. Да и как она могла это сделать, если сама этого не знала?
Свежие комментарии