Режиссер «На этой земле» Рената Джало: Мы сняли фильм скорее вопреки

В российский прокат вышел черно-белый фильм выпускницы ВГИКа Ренаты Джалл «На этой земле» про беглого крестьянина, который мастерит крылья и пытается с их помощью взлететь. «Сноб» поговорил с режиссером о сложном съемочном процессе, сравнениях с Тарковским и тяге человека к полету.

«На этой земле» — ваш игровой дебют, до этого вы сняли документальный фильм «Ленечка» про композитора Леонида Десятникова.

Я не могу согласиться с тем, что режиссеры тяготеют к чему-то одному. К тому же я училась во ВГИКе в экспериментальной мастерской Алексея Учителя, сам подход в ней подразумевал работу и с документальным, и с игровым кино. Во время учебы я снимала в основном документальные работы, и «На этой земле» — пока мой единственный игровой фильм.

Это очень масштабный, амбициозный проект. Почему вы решили взяться за него?

Не знаю, как это происходит у других режиссеров, но я не могу сказать, что делаю сознательный выбор, что буду снимать. В реальности появляется что-то, что резонирует со мной, и я на это откликаюсь — с этим фильмом получилось так.Когда я была на четвертом курсе, читала исторический роман про дворцовые перевороты. Сам роман мне не понравился, но запомнился эпиграф к нему. В нем говорилось о человеке, который в древности сделал крылья, полетел над деревней, после чего Бог сжег крылья и проклял его. Эпиграф был написан очень тяжеловесным языком, через который было сложно продраться — хотя полет состоялся, сама стилизация языка, описание этих крыльев как некой конструкции, которая не предназначена для полета и не может использоваться для него, застряли у меня в сознании. В осознании того, что полет будет возможен только через несколько веков, я увидела человеческую трагедию. И несмотря на это, люди все равно пытались выйти за границы своей жизни.Образ летающих людей на протяжении трех лет оставался у меня в голове, постоянно всплывал в памяти. Я даже пыталась избавиться от него — сочиняла песенки, писала стихи, но он все равно не уходил. И когда я решила, что напишу сценарий фильма, я сразу, без каких-либо колебаний, поняла, что он будет об этом.

Критики часто сравнивают ваш фильм с «Андреем Рублевым» Андрея Тарковского и с работами Алексея Германа. Вы согласны с такими сравнениями?

Про Германа я могу согласиться — я очень люблю его и Киру Муратову. Не то чтобы я пыталась их копировать, но им интересны коммуникационные разрывы, как и мне.

Что вы имеете в виду?

То, как герои коммуницируют. На меня сильно повлияла жизнь — я пыталась отразить в фильме свои наблюдения за тем, как звучит мир. Есть некая конвенция, что существуют законы восприятия, которые определяют, как мы слышим мир. Но на деле — если мы прислушиваемся к себе, особенно когда мы находимся в пограничных состояниях, например чрезмерной грусти или похмелья, — мы поймем, что диалоговые связки встречаются в жизни крайне редко, травмированное сознание воспринимает не центр, а больше периферию.В моем фильме минимальное количество диалоговых связок. У Германа это решено совсем иначе — у него тоже многообразие звуков, нет центра, но более чеканные реплики, мы их очень хорошо слышим, реплики создают ритм. В моем случае очень много затопленного, много шума. Скорее, я пыталась копировать то, как звук технически устроен в документальных фильмах Сергея Лозницы.

А что с Тарковским?

С Тарковским произошла оказия! Я спрашивала, почему все сравнивают мой фильм с «Андреем Рублевым», и кто-то пытался мне объяснить, что это тоже черно-белое историческое кино, в котором открывающие кадры как-то связаны с полетом. Но это совпадение — ничто из этого не задумывалось сознательно. Я впервые посмотрела «Андрея Рублева» уже после съемок. И мне кажется, что различий между мной и Тарковским намного больше, чем сходств, его кино устроено совсем иначе.

В одном интервью вы сказали, что история в вашем фильме — это только декорация. Что это значит?

Моя первостепенная задача — создать некое пространство со своей атмосферой, а история, сюжет — вторичны по отношению к этому.

Время действия вашего фильма — XVIII век. Вы опирались на какие-то источники, когда писали сценарий?

Я написала сценарий очень быстро, за месяц, когда я каждый день, без перерывов, засыпала и просыпалась с мыслями о нем. Это такой практически бессознательный процесс, который погружает тебя очень глубоко внутрь фильма, и момент анализа сокращается. Уже постфактум, когда сценарий был готов, я осознала, что это костюмный фильм, а с производственной точки зрения — это не самый лучший выбор для дебюта.

Я очень быстро написала первую часть сценария и после этого начала думать, в каком направлении сюжет будет развиваться дальше. Я решила, что в деревне начинается голод, и после этого нашла в интернете рассказ «Юдоль» Лескова. Несмотря на то, что в этой истории много мистического, у Лескова сохраняется почти антропологический взгляд на происходящее. Этот рассказ очень сильно на меня повлиял.

Кроме того, я читала какие-то философские вещи — Бердяева про феномен бегства в российской истории, Ницше о вечном возвращении, миф о Сизифе. Перечитала «Сто лет одиночества». Я думала об отце семейства — этот персонаж берет побрякушки, непонятные фитюльки у заезжающих цыган и с их помощью создает гелиоцентрическую систему мира. И после этого садится под каштан и замолкает. Мне кажется, это очень похоже на то, о чем говорится в эпиграфе. Ты живешь в мире, который обладает некой видимостью устойчивости, но ты предчувствуешь, что за этим есть что-то еще. И почему-то ты не можешь смириться с таким положением вещей — чувствуешь подкожный зуд, тягу познать мир.

«На этой земле» сняла оператор Екатерина Смолина, ее работу отметили наградой на фестивале «Маяк». Почему вы выбрали ее?

Трудно переоценить участие Кати в моем фильме. Это мой дебют, а у Кати намного больше опыта. Она подготовила меня к тому, что будет происходить во время съемок — я не подозревала, насколько интенсивными они будут, у нас были сложные производственные условия! Кроме того, она выступила как полноценный соавтор — помогла мне «перевести» текст, который я написала — изначально он был очень поэтическим. Мы с ней садились, читали сцену, она спрашивала, что я чувствую, что важно, что не важно — и так мы принимали решение, как эта сцена будет решаться.Катя — не побоюсь этого слова — настоящий художник. Человек, который не просто пытается сделать красиво, но проникнуть в суть вещей, разгадать происходящее.

Ваш фильм открывает очень длинная сцена — камера с высоты панорамирует деревню, мы видим крышу, с которой пытается взлететь герой. Как вы ее снимали?

Со скайлифта — это такая вышка. Катя забралась наверх, и у нас даже не было возможности говорить с ней, мы были оторваны друг от друга. Мы готовили на земле сцену и передавали Кате, когда съемка начинается.

Почему вы решили снять черно-белый фильм?

Я сразу знала, что это будет черно-белый фильм — тут для меня вообще не стояло никакого вопроса, таким было изначальное видение.Если представить это кино в цвете, оно сразу становится более психологичным, чего мы не закладывали. Цвет — это дополнительная информация, в которой не было необходимости.

Фильм спродюсировал Алексей Учитель, который был вашим мастером во ВГИКе. Когда вы впервые рассказали ему про свою идею, как он отреагировал?

Алексей Ефимович — один из редких продюсеров, которые дают молодым режиссерам, таким, как я, возможность снимать свои дебюты, экспериментировать, пробовать.

Мы получили финансирование на мой фильм в Минкульте. И когда я рассказала о своем замысле, какие-то люди на студии (кинокомпания «Рок», основанная Учителем, занималась производством фильма. — Прим. ред.) говорили, что его невозможно снять, надо возвращать деньги обратно. А Алексей Ефимович сказал: «Давайте снимать».

Вы рассказали о сложностях на съемках. В чем они заключались?

У нас был фиксированный бюджет, который выделяется Министерством культуры на дебюты, дополнительных источников финансирования не было. Как правило, дебютанты снимают на такие деньги какие-то камерные личные истории. «На этой земле» — костюмированный фильм, следовательно, он намного дороже в производстве. Из-за того, что нам нужно было сделать намного больше, время съемок сократилось в разы — у нас было всего 18 смен, это очень мало для полнометражного фильма. При этом сильно увеличилась команда. Мне очень хотелось маленькую камерную группу, чтобы было ощущение некой интимности, хотелось какую-то далекую экспедицию. Все это оказалось невозможно — группа была большой, и никакой экспедиции мы не могли себе позволить.

Дебютанту всегда нужно больше времени — для проверки, чтобы чувствовать себя увереннее, — а этого времени просто не было! Сложнейшие сцены приходилось снимать за два-три дубля. Например, сцена, когда господа приезжают в деревню, и один из них стреляет в воздух, после чего вся деревня к ним стекается, была снята за два дубля: один дубль — репетиция, второй дубль — это уже тот, который войдет в фильм. И для меня как для режиссера это стало очень тяжелым испытанием, это был путь лишений. Мы сняли фильм скорее вопреки.

«На этой земле» показали в программе Bright Future на фестивале в Роттердаме. Как там встретили ваш фильм?

Это был прекрасный опыт! Помимо показа фильма, в этой поездке смешалось огромное количество дополнительных впечатлений — в Роттердам из Африки приехал мой отец, с которым я никогда не виделась. Он уехал из России, когда мне было пять месяцев, и мы впервые встретились с ним в день моей премьеры.

Фильм очень хорошо встретили — судя по тому, какую обратную связь я получала, даже лучше, чем в России. Роттердамский фестиваль организован так, что поощряет к контактам, создает очень тесную коммуникацию между участниками, потенциальными дистрибьюторами и продюсерами. Там проходит огромное количество тусовок, которые работают как нетворкинг, есть образовательные программы для режиссеров. Благодаря фестивалю у меня появилось много новых друзей.

Каким вы видите зрителя вашего фильма?

Мой фильм впервые выходит в прокат, поэтому у меня нет готового ответа на этот вопрос, я только пытаюсь его для себя нащупать.

Наверное, если абстрагироваться, я могла бы быть потенциальной аудиторией этого фильма. Не потому, что я училась во ВГИКе, и не потому, что я занимаюсь режиссурой — а из-за того, что всегда любила смотреть авторское кино, которое как-то иначе устроено, схватывает какую-то индивидуальность. Как зритель я очень люблю смотреть ромкомы и комедии. Но вместе с тем я люблю и кино, которое дает чувство, что ты попал в другой мир, существующий по своим законам, — это обогащает мой опыт.

Что будете снимать дальше?

Сейчас я пишу сценарий своего второго игрового фильма, который в большей степени основан на моей личной истории. Но если вдруг я пойму, что что-то в реальности резонирует со мной, я с большей радостью сниму и документальное кино.