Откуда взялся образ вампира, есть ли у него «биологические» предпосылки и могут ли манипуляции с кровью продлевать жизнь и молодость? «Сноб» в соавторстве с проектом о донорстве крови и плазмы «+Я» искал ответы на эти вопросы.
Слово «вампир» впервые встречается не в романе Брэма Стокера и даже не в одноименной повести лорда Байрона, а в заметках австрийского врача, который в 1725 году присутствовал при эксгумации трупа сербского гайдука Арнольда Паоле. За пару месяцев до этого Паоле погиб, упав с сеновала. А затем восстал и начал преследовать односельчан — по крайней мере, на этой версии настаивали очевидцы событий.
За смертью Паоле последовала череда других загадочных смертей — решив, что гайдук стал вампиром, односельчане вскрыли его могилу, а заодно и могилы людей, которые умерли вслед за ним. Врач зафиксировал слово «вампир», которое употребляли в деревне, и указал в протоколе эксгумации, что некоторые тела не имели признаков разложения, а во внутренних органах присутствовала кровь. Этого оказалось достаточно, чтобы распространить веру в вампиров далеко за пределы сербских деревень.
В 1746 году теолог Огюстен Кальме задался целью опровергнуть суеверия, связанные с вампирами. В своей диссертации он подробно изложил историю Арнольда Паоле и другие увлекательные свидетельства вампиризма. Эффект получился обратный — увлечение вампирами и страх перед ними распространились еще шире.
Хотя спустя какое-то время эксгумировать «вампирские» трупы и расследовать случаи вампиризма было запрещено на государственном уровне, образ вампира надежно обосновался в культуре.
Вампиры и культура
При слове «вампир» мы, как правило, представляем восставшего из мертвых аристократа — в разных вариантах, от романтизированного готического образа до современных интерпретаций, тем не менее повторяющих этот типаж. Но образ существа, которое живет между мирами и питается кровью, гораздо древнее его европейской, наиболее близкой нам, версии.
Вампиры под разными именами живут во многих культурах. И даже образ европейского вампира переживает трансформации, иногда неочевидные на первый взгляд. В XX веке, например, они становятся гораздо более человечными.
Дракула Брэма Стокера пугает своей демонической сущностью — по сути, является пустой оболочкой, наполненной злой волей и искаженным творческим потенциалом. А вот вампиры Лестат и Луи из «Интервью с вампиром» являются уже скорее носителями злой судьбы, чем злой воли.
Эти герои человечны, однако поставлены в нечеловеческие условия. И автор изучает отнюдь не их волшебную, даже волшебно-злую природу — скорее ставит вопрос: что происходит с человеком, который выбирает жизнь ценой жизни других и живет под гнетом страшных преступлений? В какой момент его оставляют сомнения и страхи? Какое общество он может построить, если объединится с себе подобными? И наконец, что привело его к такому выбору — был ли он свободен, или вынужден совершить его под гнетом обстоятельств? И может ли изменить свой страшный выбор — или после всего сделанного это уже не имеет значения?
Популярность вампиров в массовой культуре, в частности их способность действительно жить веками, указывает на то, что этот образ можно не только тиражировать в «страшилках», но и наполнять глубокими смыслами, которые так или иначе откликаются в читателе или зрителе. Интерпретаций очень много — к примеру, часть культурологов связывает вспышку интереса к вампирам в 80-е со стремительным распространением ВИЧ-инфекции.
В этот момент художественный образ вампира терапевтичен — в нем общество находит параллели с происходящим и собирает страхи и переживания. Зловещее неизлечимое заболевание крови, связанное в общественном сознании с темными сторонами жизни, в частности гипертрофированной сексуальностью, — таким ВИЧ видели в то время, и образ вампира принимал на себя часть этого восприятия.
В дальнейшем, после появления эффективной антиретровирусной терапии и определенных успехов в борьбе со стигматизацией ВИЧ-положительных людей, эти смыслы оказались размыты. Сегодня, когда мы смотрим фильмы о вампирах, вряд ли считываем в них эпидемиологический подтекст и думаем о ВИЧ-инфекции.
Вампиры и биология
С точки зрения культуры, образ вампира многогранен — гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Но есть ли у него другие, более «материальные» предпосылки?
«В каком-то смысле да. К примеру, иногда образ вампира связывают с порфириновой болезнью, или порфирией, — объясняет заведующий отделением трансфузиологии детского медицинского центра имени Дмитрия Рогачева и один из экспертов проекта о донорстве крови и плазмы «+Я» Павел Трахтман. — При этом заболевании в крови и тканях повышается концентрация порфиринов — за счет того, что в организме нарушен синтез гемоглобина. Часто при порфирии развивается чувствительность к солнечному свету — на коже даже при непродолжительном воздействии солнца выступают волдыри и ожоги. Моча больных порфирией может окрашиваться в бордовый, напоминающий кровь цвет. Такие пациенты страдают от болей в животе — и не могут нормально принимать пищу. А еще порфирия часто поражает нервную систему, провоцируя интеллектуальные нарушения, галлюцинации и психозы».
Похоже на симптомы вампиризма? Вполне. Однако точно задокументированных случаев, когда пациента с порфирией подозревали бы в вампиризме, нет.
Другой пример из жизни за пределами искусства — считается, что образ вампира подпитывают практики применения крови человека или животных в целях оздоровления и омоложения. Здесь можно вспомнить историю графини Елизаветы Батори, хотя доподлинно не известно, действительно ли она принимала ванны из крови жертв. Но в любом случае эта деталь в ее биографии появилась не случайно: кровь всегда занимала особое место в понимании природы человека и животных и с древних времен считалась источником жизненной силы.
И если вам кажется, что ванны из крови — это только легенды, которые теряются в глубине веков, это совсем не так. На Алтае, например, в наши дни можно принять ванну с кровью оленя марала. И это не оккультная практика, а премиальная услуга для постояльцев лучших отелей.
Раз в год у самцов марала срезают панты — рога, которые достаточно выросли, но еще не окостенели. Панты в дальнейшем также используют в интересах нетрадиционной медицины. А из шеи марала перед тем, как удалить рога, собирают немного крови.
Исследований, которые подтверждали бы пользу крови марала, не существует, а сама процедура забора крови и удаления пантов является для оленей мучительной. Тем не менее полученные в результате средства пользуются спросом и доверием.
Другой пример — 45-летний предприниматель Брайан Джонсон, который в 2023 году начал переливать себе один литр «молодой» крови каждый месяц. Донорской кровью с Джонсом делился, в частности, его 17-летний сын. Через полгода предприниматель отказался от процедуры, так как медицинские исследования не показали какого-либо позитивного влияния процедур на его организм.
Употреблять кровь животных — можно?
«Ответ на вопрос, можно ли выпить кровь и получить какую-то пользу, однозначный: нет, — рассказывает Павел Трахтман. — Большого вреда это не принесет, но с вероятностью 99% приведет к пищевому расстройству. С ходом эволюции человеческая пищеварительная система разучилась переваривать кровь в больших количествах. Дикие животные, например, усваивают ее легко, а вот человеческий организм уже так не умеет».
Кровь может усваиваться только после определенной подготовки и обработки. Например, мы можем есть гематоген, колбасу-кровянку и стейки — и даже получать от этого удовольствие. Но употреблять кровь в сыром виде — это не самый приятный опыт из-за вкуса и далее — выраженных последствий со стороны ЖКТ.
При этом важно понимать, что кровь — это действительно уникальное, очень ценное вещество. И ее компоненты используются в доказательной медицине, но только в контексте переливаний и изготовления лекарств, например альбумина и иммуноглобулинов. Принимать чью-либо цельную сырую кровь внутрь доказательная медицина не рекомендует.
Автор: Александр Асриян
Свежие комментарии