Однажды девятилетняя девочка спросила у своей бабушки: «Быть старой — это как?» И пожилая женщина, прожившая долгую жизнь, вдруг осознала, что не знает, как ответить. Вместе с психологом Катериной Мурашовой они разбирают, как рассказать ребенку о старости, и приглашают читателей «Сноба» принять участие в дискуссии.
Пришла пожилая женщина. Одна, без детей и внуков. Неброско, аккуратно одета. Без всяких современных признаков погони за молодостью, со спокойным достойным лицом и со всеми положенными по возрасту складками и морщинами на нем. На левой руке — тускловатое обручальное кольцо. На лацкане бежевой кофты — перламутровая брошь в виде цветка, явно «для выхода в свет», то есть в детскую поликлинику.
Я сразу немного занервничала: с чем такая женщина могла ко мне в одиночку прийти? Явно не жаловаться на кого-то, не такое у нее лицо, осанка и сам способ размещения в пространстве. За советом? Что-то реально нехорошее, даже трагическое, случилось с ее детьми? С внуками? И больше, кроме нее, в поликлинику прийти из семьи просто некому?
Опыт «чтения людей» у желающих учиться их читать к такому возрасту уже обычно набирается очень значительный, поэтому женщина мою тревогу, конечно, легко заметила и сразу поспешила меня успокоить:
— У нас, доктор, все в порядке. Я вас спросить пришла. Дочка с сыновьями к вам прежде ходила и лекции еще слушала. Ну и я — заодно с ней.
— Отлично, — искренне обрадовалась я. — Спрашивайте, постараюсь ответить. Как вас зовут?
Моя посетительница неожиданно как будто сконфузилась:
— Чудное у меня имя, не сразу и произнесешь — папаша с бабушкой постарались. Леокадия Леонидовна. Но меня всю жизнь все Каденькой звали. И внуки так же зовут. И вы зовите — для простоты.
Я попробовала произнести вслух: «Леокадия Леонидовна!» — и невольно заулыбалась: «Действительно необычно».
В двух словах Каденька рассказала мне о себе и своей семье.
Один брак, в котором было разное, но сейчас, конечно, вспоминается только хорошее. В настоящий момент Каденька — вдова, муж скончался от третьего инфаркта несколько лет назад. В браке родилось двое детей, старшая девочка и младший мальчик. Сейчас у Каденьки трое внуков — двое уже практически взрослых мальчиков от двух браков дочери и девятилетняя девочка Любочка от сына.
Мальчиков дочери Каденька, конечно, любит и много дочери с ними технически и даже материально (тогда еще был жив ее муж, который до последнего работал мастером на каком-то заводе) помогала. Дочь решала проблемы своей личной жизни, а Каденька встречала из школы, кормила, стирала и штопала, усаживала за уроки. Но особой душевной близости и каких-то «не по делу» разговоров у нее с внуками почти никогда не возникало.
— Каденька, мультики включи!
— Каденька, а шоколадки ты нам на обратном пути купишь?
— А на аттракционах в парке покатаемся?
— Баб, а поесть есть что?
— Баб, отстань, я сам все знаю!
— Каденька, а ты мои бутсы не видела?
Вот где-то в этих пределах и протекало их повседневное общение. Старший мальчик всегда предельно плохо учился, но при этом много лет серьезно занимался футболом, выглядел (да, наверное, и был по сути) улыбчиво-простодушным, и сейчас достаточно успешно развивает карьеру фитнес-тренера. Младший учился получше, но слыл в семье букой, везде провоцировал конфликты, неоднократно был бит отцом, братом и в школе, а сейчас учится в колледже на что-то, связанное с программированием.
С Любочкой с самого начала все было по-другому. Семья сына жила отдельно, но прямо с крохотной девочкой-младенцем у Каденьки установился прочный душевный контакт. Она приезжала, сажала Любочку в коляску или, потом, брала за руку, и они вместе на много часов уходили в интересный им обеим мир-приключение — что-то в нем смотрели, пробовали, обсуждали, придумывали, играли в придуманные на ходу или заранее игры. Дома — рисовали, рассказывали, обсуждали что-то или опять же играли. Это были прекрасные годы. Именно Любочка «вытянула» Каденьку после ожидаемой врачами (мужчина не изменил свой стиль жизни даже после второго инфаркта), но все же внезапной смерти мужа.
— У нас и сейчас с ней прекрасные отношения, — сообщила мне Каденька. — Люба о многом скорее со мной посоветуется, чем с матерью или отцом. Говорит: «Ты меня лучше поймешь». Мне это лестно, конечно, вы же понимаете. И хочется ей получше все объяснить. И вот тут намедни оно и случилось. Она с чем-то по игре какой-то ко мне пристала: «Каденька, давай, ну давай же!» А я ей и говорю: «Нет, Любочка, это я не могу». Она: «Почему?» А я: «Да потому что я уже старая!» Она сказала: «Хорошо» — и сразу от меня отстала. Пару минут была тихая, а потом вдруг и спрашивает: «Бабушка, а быть старой — как это? Объясни мне».
А я вдруг и растерялась. Надо объяснить — ей видно, что важно. Да и вообще, кто ей, кроме меня, объяснит? А что сказать-то? Про болезни свои рассказывать? Или про то, как забываю, зачем в кухню из комнаты пошла? Или про то, что телефонную книжку старую открою, смотрю, кто умер уже, и плачу? Наверное, про что-то другое все-таки? А про что?
Я тогда сама удивилась, если честно. Ведь вроде бы Любочка в самую точку говорит: «Каденька, ты же старая, значит, уж точно должна знать, как там и что. И конечно, сумеешь мне все доподлинно рассказать и объяснить». А на деле что же выходит?
Я ей тогда пообещала, что подумаю и расскажу. Она сразу согласилась. А я вот день, другой, третий — все думаю, и как-то ни покоя, ни ясности мне нет.
Я помнила, что у вас был рассказ про то, как детям объяснять, если у дедушки маразм случился. А если вот просто старость… Тогда — как?
Решила спросить.
И знаете, что я сейчас про себя думаю? Наверное, уже не только в Любочке и ее вопросе тут дело…
Про старость
Мы вообще мало знаем про старость. Про детство за последние век-полтора узнали очень много. Юность и молодость всегда очень ярко общественно заявляли о себе, их не проигнорируешь. Взрослость и зрелость всегда по понятным причинам в фокусе внимания. А вот старость?
Если не брать сугубо медицинские аспекты, то прямо сейчас мы знаем про нее, как это ни удивительно, немного. Тому я вижу несколько вполне объективных причин, которые ниже перечислю. Но практически наверняка есть еще какие-то, которые прямо сейчас не приходят мне в голову.
Причина первая. Быть старым не модно, не престижно и даже немного неприлично. На самом деле в современном стареющем мире старость широко обсуждается. Но есть одно но. Она обсуждается не сама по себе (опять же исключая строго медицинские аспекты), а практически исключительно в контексте сохранения молодости. Косметика, пластика, скандинавская ходьба, клуб танго, старушка в 100 лет прыгает с парашютом — вот молодец-то какая!
Если все это (парашюты, танго и операции) не про вас в старости, тогда сидите под веником и молчите, не портите картинку. А если все, не прыгающие с парашютом и не делающие пластических омолаживающих операций, сидят под веником и молчат, то откуда же обществу узнать?
Вторая причина. Статьи, эссе, исследования и рассуждения о старости чаще всего написаны и выполнены отнюдь не старыми людьми, которые старыми еще не были и изучают, и описывают ее как бы «снаружи», не имея непосредственного опыта ее проживания. Поэтому неизбежны искажения, аппроксимации. А непосредственно из переживания старости эти описания часто вообще не опознаются как что-то полезное и близкое к реальности.
Третья причина. Литература и прочие виды искусства старых людей и собственно старость показывают нам и подробно описывают относительно редко. Но и когда все-таки описывают, рассказы эти часто грешат тем же самым, что упомянуто в предыдущем пункте: например, Чехов написал «Скучную историю» (там подробно описывается мировосприятие именно старого человека) в возрасте 29 (!) лет. То есть это предельно талантливая фантазия. А непосредственного свидетельства о старости Антон Павлович нам не оставил, так как скончался в 44 года.
Причина четвертая. Сами старые люди редко внятно свидетельствуют о себе и особенностях своего состояния не только потому, что это «не модно», но и потому, что это зачастую напрямую затруднительно: практически у всех людей с возрастом нарастают когнитивные нарушения и/или снижается энергетический уровень.
Пятая причина. Пожилых или людей преклонного возраста крайне редко спрашивают так, как бабушку Леокадию Леонидовну спросила внучка Любочка — с искренней заинтересованностью, но без всяких задних мыслей и намерений. Ведь надо понимать, что с возрастом у человека обычно нарастает и тревога: вот расскажу, признаюсь кому-нибудь, какой я старый пень, и что будет дальше? Спишут в утиль?
***
— Им, нынешним, наверное, как-нибудь по-современному отвечать надо? — предположила Каденька, чем навела меня на мысль.
— Ага, отлично, сейчас мы с вами самое современное и добудем! — воскликнула я и достала планшет. — Спросим у ChatGPT!
Быстренько написала прямой и примитивный промпт: ты — бабушка, к которой девятилетняя внучка обратилась с вопросом, каково это — быть старой? Что ты ответишь?
Созданная молодыми здоровыми людьми и ими же обученная на нашей, помешанной на сохранении молодости культуре, нейросеть мигом выдала просто квинтэссенцию из моих пяти пунктов выше:
«Моя дорогая, быть старой — это как читать длинную, увлекательную книгу, где каждая страница наполнена воспоминаниями, уроками и разными эмоциями. У меня есть свои морщинки, как у книги заломленные страницы, но они рассказывают историю моей жизни.
Старость — это умение замечать мелочи: как солнце греет утром, как цветы пахнут весной, как дрожит свет свечи. Это значит иметь чуть больше терпения, мудрости и понимания, чем раньше. Но, знаешь, иногда я все еще чувствую себя девятилетней, когда хохочу над шутками или мечтаю о чем-то новом.
Я знаю, что тело становится медленнее, но душа остается живая, такая же любопытная, как твоя. И самое прекрасное в старости — это то, что я могу делиться своими историями и опытом с тобой, моей дорогой внучкой, и вместе с тобой продолжать учиться чему-то новому. Как ты думаешь, мы с тобой еще много успеем открыть в этом мире?»
Я с выражением прочитала ответ джипити вслух. Мы с Каденькой посмотрели друг на друга, обменялись улыбками, а потом согласно пришли к выводам о том, что:
- Мы никогда уже не чувствуем себя девятилетними.
- Наши души (если они у нас, конечно, есть, ибо мы обе атеистки) уже далеко не такие любопытные, как были когда-то в детстве.
- Зрение с годами падает, и поэтому мелочи замечать все труднее.
- Любочка никогда не видела заломленных страниц в книге: она вообще не любит читать, а все книжки у нее — новенькие и глянцевые.
- Насчет терпения нейросеть в какой-то степени попала в точку, но в чем-то старики и более нетерпеливые, чем молодые (здесь мы с Каденькой обе сразу вспомнили конкретные примеры).
— Вот как правильно рассказать внучке о потерях? И что-то же новое и важное мы, наверное, в старости все-таки приобрели? — с надеждой спросила меня Каденька. — И об этом тоже можно рассказать?
Я с максимально возможной для меня уверенностью заверила пожилую женщину, что приобретения, несомненно, имеются. И подтвердила: детям важно знать и о потерях тоже.
Потом я пообещала ей спросить у уважаемых читателей «Сноба», среди которых, конечно, есть люди разных возрастов. И вот теперь спрашиваю:
● Что же это такое, по-вашему, — быть старым? Находиться в этом состоянии. Как это описать? Как этому свидетельствовать?
● Почему в нашем обществе таких доступных свидетельств немного? Какие причины тому я упустила?
● Как говорить об этом с детьми? Что, по-вашему, они должны знать о старости с детства? (Ведь сейчас дети часто живут и взрослеют отдельно от бабушек и дедушек и совсем не представляют себе их повседневности.)
● Или, может быть, с ними совсем об этом говорить не надо? Состарятся, тогда сами все и узнают. Да и не очень понятно, какая именно старость будет у поколения нынешних детей, ведь технологии развиваются порой непредсказуемо и ошеломляющими темпами…
● Что Каденька с ее средне-специальным образованием (забавно: в своей юности она училась набивать программные перфокарты для ламповых ЭВМ и даже некоторое время работала с ними) может сказать о старости своей внучке — девятилетней Любочке?
Пишите свои соображения и мысли о старости, а также ответы для Леокадии Леонидовны по адресу katgift12@gmail.com. Все ответы я обязательно опубликую.
Свежие комментарии