Вечером 23 января в Москве задержали активистку Pussy Riot Марию Алехину, художницу Викторию Нарахсу и муниципального депутата Люсю Штейн. На следующий день суд приговорил Нарахсу и Штейн к 10-дневному аресту за участие в несанкционированной акции, их отправили в спецприемник, Алехина получила штраф. Сейчас Штейн и Алехина находятся под домашним арестом, Нарахса на свободе. Каждый день в изоляторе она делала зарисовки, рефлексируя на тему происходящего. Ренат Давлетгильдеев поговорил с Викой Нарахсой о протесте в искусстве и перформансах в камере спецприемника
Ɔ. Тебя задержали впервые. Можно поздравить с новым опытом?
Да, с почином меня. Первое задержание — и сразу дали десять суток, а не штраф, как бывает обычно. Вообще ситуация была крайне загадочная. Мы встретились с Машей Алехиной и Люсей Штейн, решили погулять, ходили неподалеку от Большого театра, о чем-то беседовали. К нам подошли люди в форме и шлемах и попросили пройти с ними в автозак. Почему и за что нас задержали, никто не сказал. Потом нас привезли в ОВД, где отобрали телефоны. Но я относилась ко всему происходящему спокойно: сейчас мы живем в стране, где скорее привычно и прилично быть задержанным, чем нет.
Ɔ. Ты единственная из троих, кто сейчас на свободе, Алехина и Штейн под домашним арестом. Как думаешь почему?
Не знаю. Наверное, потому что меньше раздражаю, не была так политически активна в прошлом. С Люсей и Машей мы можем общаться через адвоката. И конечно, я очень переживаю за них. С Машей не виделась с того самого дня, когда нас задерживали. С Люсей мы десять суток просидели в одной камере, за это время подружились еще больше.
Ɔ. Каково это — провести десять суток в изоляторе?
Если честно, после «обезьянника» в ОВД, где дико холодно и в туалет каждый раз нужно специально проситься, после самого по себе адского задержания, когда нам и угрожали, и не говорили, куда везут, спецприемник кажется пятизвездочным отелем. Тебя размещают в камере, ведут в душ, в самой камере тепло, даже можно курить.
Первый день был довольно сложный. Самое отстойное — ожидание. Когда ты ничего не знаешь, рисуешь в голове образы тюрем из кино, где тебя будут бить полицейские, издеваться, где будет вонючая параша в углу и все прочее. Но самое неприятное — ты не знаешь, что будет дальше. Тебя все время куда-то везут и ведут, и ты при этом — бесправный человек. Тебе говорят «сейчас», но это настолько растяжимо, что может означать «через час», «через пять минут» или «через восемь часов». Ты чувствуешь себя маленьким ребенком, твои желания и права вообще не учитываются.
В спецприемнике есть расписание, ты вынужден ему подчиняться. На второй день я поняла, что это невыносимо, что нужно составить свой альтернативный распорядок дня и пытаться жить по нему, а все эти проявления окружающей реальности оставить за скобками.
Ɔ. И ты, по сути, превратила десять суток в спецприемнике в арт-перформанс?
Пожалуй так. Мы просыпались, читали, я садилась рисовать, документировала жизнь в камере, до обеда мы делали зарядку, занимались йогой. Мы ходили на прогулки, совершали особые «ритуалы», которые каждый день выдумывали, пародируя магические обряды. Так, каждый день в спецприемнике проходят проверки: приходят несколько сотрудников и обыскивают камеры, матрасы и т. д. У нас на второй день появились чаша и спички для обрядов, которые хранились под моей тумбочкой. Сотрудники очень смеялись, когда обнаружили эти странные предметы. Потом появились венки из туалетной бумаги, которые их тоже развлекали и веселили.
Еще я поняла, что к каждому приему пищи нужно переодеваться, в противном случае жизнь становится вязкой серой кашей. Когда спишь, ешь и живешь в одной и той же одежде — это разлагает. Я попросила друзей передать мне одежду в камеру и дополнительное постельное белье. Это не запрещается. Поэтому у меня были наряды для завтрака, обеда и ужина, костюмы для свиданий. Постельное белье я использовала для создания разных платьев в греческом стиле и нарядов для душа. Мы устраивали разные спа-процедуры и так далее. В общем, Древний Рим, умноженный на буддистские практики.
Когда мы ходили в душ, женщины подшучивали над нами, сравнивали с греческими статуями, хихикали, что нужно сделать конкурс красоты «Мисс 2-й спецприемник». Парни очень смущались, один вообще залился краской, когда увидел меня в банном платье с вырезом поглубже, открыл дверь и позвал женщину, чтобы она нас обратно в камеру проводила. Сам не смог. Тогда-то я окончательно и убедилась в том, что силовики — очень нежные существа, для них даже пластиковые смертельны, а уж вид женщины и подавно. Причем у меня даже не была оголена грудь, просто открыты плечи и небольшой вырез. Видимо, декольте вызывает у них какое-то неистовое чувство страсти.
Ɔ. Кажется, теперь я знаю, как можно побороть ОМОН. В следующий раз выходим на протест так: девушки топлес в первых рядах. Ни один омоновец не сможет близко подойти.
Тебя за такое предложение распнет комитет новой этики, и будет прав. А если серьезно, мне кажется, что первыми, кто перейдет на сторону народа, будут сотрудники спецприемников. Потому что они сами не рады всем этим бесконечно поступающим к ним в общем-то крайне приятным и милым людям, ни в чем не виноватым. И они это тоже прекрасно понимают, видя меж тем переполненные камеры.
Ɔ. Может ли искусство оставаться в стороне от происходящего? Должно ли оно быть политизированным?
Думаю, что ни художник, ни вообще любой человек не может называться человеком, если ему плевать на то, что происходит вокруг него и с ним самим. Мне часто говорят: «Зачем нам лезть в политику? Мы художники, актеры, мы не должны заниматься этим». Но чем еще может заниматься, например, современный театр, если не осмыслением и критикой современности? Ставить «Колобка»? Но ведь даже «Колобок» при определенном взгляде может обернуться политическим спектаклем или сатирой на Путина. Колобок, который от всех ушел, вполне может быть Путиным, который избегает всех наказаний. Но в конце его слопает хитрая лисичка в лице Навального. Политику можно разглядеть где угодно, и от этого никуда не деться.
И я предлагаю людям, которые считают, что можно жить в параллельном мире, что реальность их не коснется, открыть глаза на то, что происходит. Это коснется всех. Рано или поздно.
Ɔ. Твой спектакль «Мамины туфли» в прошлом году был на премию «Сноба» «Сделано в России». Это редкий по нынешним временам спектакль-перформанс о мире ЛГБТК.
Я отношу себя к квир-людям, проблемы сообщества меня трогают, и очень сильно. И я хочу заниматься освещением этой темы, привлечением к ней внимания, борьбой со стигмой. Вообще для меня остается большой загадкой, почему при всей доступности информации вокруг нас до сих пор так много темных людей, которые задают странные вопросы о сексуальности. От жизни квир-людей до проблем ВИЧ-положительных — все переполнено какими-то первобытными мифами. И просвещение, в том числе через искусство, — это то, что сегодня нам просто необходимо.
Ɔ. Развивать в человеке толерантность — это миссия художников?
Я думаю, что это в принципе задача человека — быть человеком. Кем бы ты ни был, вне зависимости от профессии, у тебя есть возможность поменять реальность в лучшую сторону.
Ɔ. Ты довольно многогранная художница, но в первую очередь известна как режиссер. На днях прошел твой перформанс в Галерее на Солянке, где ты разделась догола и обмазалась грязью посреди выставки. В этом интервью ты выступаешь как активистка. Ты все-таки кто?
В галерее на Солянке идет моих старых друзей Анис Кронидовой и Павла Семченко, куратор проекта — Максим Диденко. Они предложили мне принять участие в перформативной части выставки, которая строится на импровизации.
Возвращаясь к вопросу. Я режиссер и активистка. И в своем творчестве я стараюсь исследовать проблемные темы: права ЛГБТК-сообщества, например. Это важнейшая сегодня тема, на мой взгляд. Власть сама навязывает ее нам, так как именно власть, а не мы являемся ее триггером, это власть принимает дискриминационные законы, это власть ограничивает людей в правах. Другая важная тема, которую я стараюсь исследовать, — это отношение к женщинам в России. А также ВИЧ-эпидемия.
Знаешь, когда я приезжаю в Россию из Германии, где провожу много времени, я какое-то время не могу приходить в бары, потому что от разговоров, которые я слышу, мне становится дурно и тошно.
Нужно заниматься просвещением людей, чтобы мы все по-человечески относились друг к другу. Это касается и образования детей в школах. Теперь у нас патриотическое воспитание, но никакого урока толерантности или сексуального просвещения. В этой стране у нас еще много работы.
Больше текстов о культуре и обществе — в нашем телеграм-канале . Присоединяйтесь
Свежие комментарии