В издательстве «Альпина Паблишер» выходит книга «За мной придут ночью». Ее автор, поэт Тахир Хамут рассказывает о репрессиях по отношению к уйгурам — тюрко-язычному народу, живущему в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая. Жертвой преследования по национальному признаку стал и он сам, поэтому книга — не просто свидетельство гуманитарного кризиса, но и личная история человека, который не смог жить в родной стране.
С разрешения издательства «Сноб» публикует отрывок из пролога
Допрос
На дворе был март 2009 г. Пообедав, я засел с книгой в своей библиотеке. Мархаба, моя жена, убирала посуду на кухне.
В дверь постучали. Я открыл. На пороге стояли два парня и девушка — все трое уйгуры. Мархаба выглянула из кухни.
— Тахир Хамут? — уточнил у меня парень, стоявший впереди.
— Да, это я.
— Мы хотели бы поговорить о вашей регистрации домохозяйств. Не могли бы вы проследовать с нами в полицейский участок?
Он говорил спокойно. Двое за его спиной, судя по всему, были помощниками. Все ясно — ко мне наведались полицейские, переодетые в штатское.
В Китае регистрация домохозяйств предполагает сбор основной информации о каждом члене семьи и считается самым важным документом, удостоверяющим личность. Проверка регистрации — распространенный предлог, чтобы провести обыск или кого-то задержать.
— Разумеется, — отозвался я тоже спокойно.
— Не забудьте паспорт, — добавил полицейский.
— Уже взял, — похлопал я по бумажнику в кармане.
Мархаба наблюдала за происходящим с тревогой.
— Не волнуйся, всё в порядке, — успокаивал я ее, обуваясь и надевая куртку. — Просто проверят регистрацию.
Пока мы спускались, полицейские шли впереди и позади меня, как конвоиры. На улице было ясно, но холодно.
Они приехали на гражданской машине: это означало, что визит неофициальный. Я устроился на заднем сиденье рядом с полицейским, который со мной говорил, второй сел за руль, девушка — на пассажирское сиденье.
Я пытался понять, за что меня задержали, но в голову не приходило ровным счетом ничего.
Мы выехали с территории жилого комплекса и вскоре оказались на главной трассе. Чтобы доехать до местного участка, нужно было повернуть налево на перекрестке. Мы свернули направо. Парень, говоривший со мной, вытащил из кармана полицейское удостоверение и показал его мне.
— Меня зовут Экбер. Это Миджит. Мы из бюро общественной безопасности Урумчи. Хотели поговорить с вами.
Девушку он не представил.
Обращаясь ко мне, Экбер использовал уважительное местоимение сиз. Хороший знак. Если бы они считали меня преступником, то с самого начала использовали бы неформальное сухое сен.
Я молчал и изо всех сил старался сохранять самообладание. По моему опыту, чересчур бурная реакция в такие моменты не помогала. Надо было сделать так, чтобы у них сложилось впечатление, будто я понятия не имею, в чем меня подозревают. Страхом, тревожностью и смятением такие люди обычно наслаждались.
— Кем вы работаете? — спросил Экбер.
На допрос не походило — он просто меня проверял.
— Режиссером, — коротко ответил я.
Он согласно кивнул и продолжал:
— Пишете сценарии?
Услышав это, я задумался: не задержали ли они меня за то, что я пишу?
— Нет, снимаю по чужим.
— И по чьим сценариям вы снимали?
Я упомянул имена трех авторов. Одним из них был мой друг — Перхат Турсун.
— Перхат Турсун? Это он оскорбил пророка Мухаммеда?
Я удивился, услышав подобное от полицейского, но быстро взял себя в руки. Вероятно, он просто прощупывал мои религиозные взгляды. Тем не менее его вопрос меня покоробил.
— Вы читали роман, в котором Перхат Турсун предположительно оскорбил пророка? — раздраженно поинтересовался я.
Но Экбер не собирался отступать.
— Нет, я читал эссе о романе.
— Советую сначала прочитать оригинал, — возразил я. — Вам, как государственным служащим, полагается тщательно все изучать.
В романе Перхата Турсуна, увидевшем свет 10 лет назад, поднимались темы, которые в уйгурской литературе традиционно замалчивались: отчуждение, сексуальность, суицид. Он бросил вызов эстетическим условностям и социальным нормам и оказал большое влияние на современную литературу. После того как один из критиков-консерваторов выдвинул ложные обвинения, утверждая, что в романе оскорбляют пророка, Перхат Турсун подвергся травле на фоне ожесточенных общественных дебатов. Его даже угрожали убить.
— Вы тоже писатель? — спросил Экбер.
— Я поэт.
— Какие стихи пишете?
— Вы не поймете.
— А, так вы сочиняете эти мутные абстрактные стишки ни о чем? — усмехнулся он.
Я промолчал. В машине стало тихо. Мы проезжали одну знакомую улицу за другой.
Я до сих пор не знал, за что меня забрали, и все пытался понять, связано ли это с моим предыдущим арестом более чем десятилетней давности. Если да, то у меня будут большие проблемы.
В 1996 г. я планировал уехать учиться в Турцию, но был арестован на китайско-киргизской границе за «попытку вывезти нелегальные и конфиденциальные материалы за пределы страны». В то время любого уйгура могли арестовать по малейшему поводу — настала и моя очередь. Спустя полтора года в тюрьме Урумчи меня приговорили к трем годам трудового перевоспитания. Половину срока я уже отсидел, а вторую мне предстояло провести в трудовом лагере в Кашгаре.
Освободившись, я узнал, что меня уволили с должности преподавателя. В Урумчи я вернулся без денег и без работы. Регистрация — вот все, что у меня осталось.
Трудясь днями и ночами, я смог получить работу режиссера. Однако как режиссер-отщепенец, работающий не на государство, чаще всего снимал низкобюджетные телевизионные сериалы, музыкальные клипы и рекламные ролики. Я едва сводил концы с концами. Иногда работы для меня и вовсе не было.
Примерно в это время Синьцзянская телевизионная станция искала переводчиков ежедневных новостей с китайского на уйгурский. По результатам языкового теста я был первым из 300 кандидатов, но при проверке моего досье выяснилось, что с предыдущей работы меня уволили. В результате мою кандидатуру отклонили.
После этого я долгое время писал стихи. Впрочем, на жизнь этим заработать невозможно. Вот как обстояли дела к 2001 г., когда мы с Мархабой поженились.
Познакомились мы за несколько лет до этого, после моего возвращения из Пекина в Урумчи. Перхат Турсун тогда в нерабочее время трудился в небольшой компании, которая предоставляла сельскохозяйственную информацию уйгурским фермерам, и предложил мне присоединиться. Учебных часов в школе у меня было совсем немного, и я согласился. Именно в той компании мы и познакомились с Мархабой, которая пришла туда совсем недавно. Я часто ловил на себе взгляд этой умной девушки — она словно присматривалась ко мне. Мархаба была на пять лет младше и по обычаям должна была звать меня Тахир-ака. Приставка ака, означающая «старший брат», обычно используется уйгурами при обращении к любому мужчине старше по возрасту. К старшим женщинам обращаются хеде — «старшая сестра». Но Мархаба звала меня просто Тахиром. Было ясно, что она не похожа на других.
В обеденные перерывы мы часто встречались и разговаривали. Постепенно мы сблизились.
За три года в тюрьме я утратил контакт с Мархабой. Вернувшись в Урумчи, я первым делом уточнил у жены Перхата, свободна ли Мархаба. Спустя несколько дней мы с ней решили встретиться напротив Пекинского народного театра.
Когда я пришел, она уже ждала меня. Мархаба улыбнулась мне — у нее была самая милая улыбка на свете. Впрочем, стоило нам поздороваться, как ее лицо омрачилось. Когда три года назад я внезапно пропал, не попрощавшись, она поначалу очень обиделась. Узнав, что меня арестовали, девушка три дня проплакала, не выходя из дома. Даже есть не могла.
В тот морозный зимний день, в сумерках, мы стояли у дороги и разговаривали, пока мимо проносились машины. За годы, проведенные в тюрьме, я стал чувствителен к малейшему дискомфорту, но после слов Мархабы перестал замечать холод.
После той встречи мы виделись постоянно. Теперь, когда три тоскливых года были позади, я ощущал острую необходимость в семейном тепле. Наши отношения с Мархабой постепенно становились серьезнее. Она была доброй, и сердце у нее было золотое. Мархаба часто приходила ко мне, окружала меня заботой и разделяла со мной печали и тревоги.
Наконец мы решили пожениться. Мои родители в Кашгаре были небогаты, но они помогли нам снять квартиру. Для выкупа я занял у друга 5000 юаней — это очень небольшая сумма для выкупа. «Не переживай, — сказала мне Мархаба. — Если будем трудиться вдвоем, то заработаем на хорошую жизнь». Поженившись, мы вместе скопили и вернули 5000 юаней владельцу.
Вскоре после свадьбы нам понадобилось зарегистрироваться в новом районе, где мы теперь жили. Я сходил в полицейский участок, подал заявку, забрал документы и принес их в участок в нашем районе. Отвечавшая за регистрацию полицейская-хань просмотрела мои документы. Ее резкая реакция застала меня врасплох.
— Номер вашего удостоверения личности не совпадает с номером удостоверения личности в регистрационном архиве.
— Как такое может быть?
— Оригинальный номер — пекинский, начинается с 11, — коротко ответила она. — А этот из Урумчи. Начинается с 65. Это неправильно. Каждому человеку присвоен уникальный номер. В вашем случае действующим считается только пекинский.
Я даже слов подобрать не мог.
— И что мне теперь делать? — вымолвил я наконец.
— Идти в участок, который выдал вам регистрацию. Исправьте номер и возвращайтесь. Иначе я не смогу вас здесь зарегистрировать.
Уезжая на учебу в Пекин, я взял с собой регистрационное удостоверение, как того требовали правила. Вскоре после этого в Китае появились первые удостоверения личности, и я получил свою карту.
Свежие комментарии