История женщины, придумавшей брют: отрывок из книги о мадам Поммери

В издательстве «Иностранка» выходит второй роман серии «Вдовы шампанского» — «Мадам Поммери. «Сноб» публикует отрывок.

Глаза на лоб лезут от проблем

1859 год. Весной я постоянно нахожусь в конторе Луи, откуда могу наблюдать, как наши работники приступают к купажированию вина и розливу по бутылкам. Воздух насыщен ароматами винограда.

Я трогаю пальцем потертости на коже, где обычно лежали руки Луи. Оценивала ли я по достоинству все то, что он делал для нашей семьи? Не только торговал шерстью, но и делал вино, чтобы заработать больше денег? Он никогда не жаловался.

Взглянув на часы на моей шатленке, я вижу, что у меня еще есть пара часов. Пожалуй, Луи подарил мне шатленку в качестве комплимента — мол, у меня весь дом под контролем. Дом — единственное, чем может управлять женщина, поскольку Кодекс Наполеона запрещает женщинам владеть любым производством. Единственное исключение сделано для вдов. Я бы сказала, что это странное утешение после потери мужа.

Надеваю на указательный палец резиновый наперсток и зарываю его в счета. Знал ли Луи, как много их накопилось? Это существенная потеря денег, а ведь вино даже не разлито по бутылкам, не то что продано. Я благодарна брату Юбине, что он купил у нас оборудование фабрики, иначе мы никогда не смогли бы оплатить эти счета.

В открытую дверь я вижу, как Анри Васнье разливает по бутылкам бочонок красного вина с виноградников в Бузи.

Каждую бутылку он передает по цепочке, хотя я совершенно не понимаю, почему на розливе работают семь человек. Наша производственная линия напоминает мне кукольное представление, которое я видела в Париже. Куклы были неуклюжими, механическими и медленными, но забавными. Около семи минут от начала до конца. Не удивительно, что вином много не заработаешь.

Рыжеусый мужчина берет из ящика пустую бутылку и отдает ее Васнье, тот ставит ее под кран бочонка, которым управляет вихрастый новичок Дамá, тот алтарный служка из аббатства Сен-Реми. Когда бутылка наполнена, другой работник вручает ее худому мужчине в порванном комбинезоне, который идет к коротышке в фригийском колпаке, и так далее.

Когда бутылка наконец достигает конца цепочки, коренастый мужчина с белой бородой кладет ее на стеллаж, непрестанно изрекая шутки.

— Один мужик говорит другому: «Я спал с моей женой до свадьбы, а ты?» Тот отвечает: «Не знаю, как ее девичья фамилия?»

Все хлопают по коленкам и гогочут, а белобородый прикладывается к кувшину с вином.

Так дело не пойдет. Я иду в подвал, мои каблуки стучат по каменному полу. Все глаза поворачиваются ко мне, смех затихает, и внезапно я чувствую себя нелепо, вторгаясь в их братство, которое определенно не включает женщину. Особенно женщину-босса.

— Доброе утро, месье.

Бородатый крепыш пятится к столу, чтобы спрятать за спиной кувшин. Вот только его кувшин падает с края стола на каменный пол. Осколки летят в разные стороны, а красное вино плещет на мое платье.

Анри Васнье заливается краской до кончиков ушей.

— Откуда взялся этот кувшин? — спрашивает он у работников.

Белобородый прячется за спинами других. Васнье наклоняется и подбирает осколки. — Кто пил на работе?

Бородатый выскальзывает в дверь.

— Что это такое? — спрашиваю я Дамá, алтарного служку. Моя рука лежит на выгнутой верхушке железной штуковины, похожей на пыточную машинку.

Он натягивает фригийский колпак чуть ли не на глаза. Он смущен, испуган или дерзит?

— Покажи, как это действует, — говорю я.

Васнье наклоняется, глядит ему в глаза и говорит медленно и внятно:

— Мадам Поммери хочет посмотреть, как ты затыкаешь бутылку пробкой.

Он по-прежнему не отвечает.

— Что-то случилось? — спрашиваю я.

— Мальчик глухонемой, мадам.

— Почему отец Питер не сообщил мне об этом, когда я предложила Дамá работу? — возмущаюсь я. — Как же он справляется?

— Мальчик умный. Взгляните, как он управляется с укупоривателем. — Васнье ставит наполненную вином бутылку на подставку и кивает. Дамá нажимает обеими руками на рычаг, и эта железная конструкция вдавливает пробку в горлышко. Мальчишка поднимает кверху закупоренную бутылку и улыбается мне гнилыми зубами.

— Молодец, — хвалю я его, но мальчишка не отвечает. Я поворачиваюсь к Васнье. — Я думала, что мы в основном продаем вино бочками.

— Средний француз при нынешнем плохом состоянии экономики может позволить себе лишь бутылку вина, а не бочонок.

— Что можно сделать для ускорения операции розлива? — спрашиваю я.

Он поворачивается к работникам.

— Вы слышали, что сказала мадам Поммери? Давайте покажем ей класс. — Бригада заработала проворнее, несколько бутылок на линии одновременно. Без шуточек, без смеха и в ускоренном ритме.

— Превосходно, месье Васнье. — Я показываю большой палец. — Вот и держите темп.

Он улыбается сквозь пышные усы, и я понимаю, что могу рассчитывать на него. Когда я возвращаюсь в свою контору, за моей спиной раздается странное, леденящее душу бульканье. Дамá отчаянно орет и держится за глаз. Я бегу к нему.

— Что такое? Что случилось?

В руке он держит сломанный рычаг укупоривателя. Но беда не в этом. Его пальцы, закрывшие глаз, раздвигаются, и я вижу в его глазнице пробку. Он визжит, словно попавшее в капкан дикое животное.

— Бегите за доктором! — кричу я Васнье.

— Мальчик сирота, — отвечает Васнье. — Он не может позволить себе этого.

— Я заплачу. Приведите доктора Дюбуа.

***

К тому времени, когда мы усадили мальчишку на кухне возле окна, половина его лица распухла и покраснела. У него стучат зубы, а тело сотрясает дрожь. Я кутаю его в одеяло и подтыкаю края под подбородком.

Люсиль приводит на кухню Луизу, чтобы покормить ее. Разумеется, следом за ними бежит и Феликс.

Луиза видит Дамá и широко раскрывает глаза.

— Enfant oiseau! Мальчик с птицами!

Он слабо улыбается ей, держа лед у больного глаза. Появляется доктор Дюбуа со своим потертым кожаным саквояжем. Его элегантный отложной воротничок и пестрый галстук подчеркивают безупречно сшитый костюм. Эти он отличается от большинства здешних докторов. После смерти Луи доктор Дюбуа ежедневно проверял у меня сердце. Он прописал мне в те недели «Парфе Амор»1, ликер «Кюрасао», миндаль, померанцевую воду и лепестки роз, которые он смешивал с шампанским.

—  Как тебя звать, сынок? — спрашивает Дюбуа пациента.

—  Его зовут Дамá, — говорю я. — Кажется, он глухонемой.

— Дай-ка я взгляну, что там у тебя. — Дюбуа пытается убрать руку мальчишка с глаза, но тот скулит и хнычет.

Луиза приносит ему Феликса.

— Ты погладь его. — Она берет его руку и осторожно гладит ею матагота.

Я невольно вскрикиваю при виде багровой опухоли вокруг пробки. Но я не успеваю опомниться, как Дюбуа уверенной рукой выдергивает из глазницы пробку. Дамá попрежнему гладит матагота.

— Люсиль, все в порядке. Можете оставить Луизу со мной. Она заправляет под чепчик черную прядь волос.

— Я буду в детской, если понадоблюсь вам. Доктор льет на ткань прозрачную жидкость с резким запахом лекарства.

— Сейчас я очищу кожу вокруг глаза, — говорит он Дамá. — Будет больно, но это надо сделать, чтобы избежать инфекции.

Я беру деревянную ложку, делаю вид, что прикусываю ее зубами, потом протягиваю ее Дамá.

— Зажми ее в зубах.

Дюбуа перевязывает глаз и обертывает бинт вокруг головы мальчика.

Луиза лепечет Дамá какую-то чепуху трехлетнего ребенка про волшебство матагота, а мальчишка глядит на нее так, словно слушает каждое ее слово.

— Я отведу его в аббатство Сен-Реми, — говорит доктор.

— Я сама отведу его после ужина. Я хочу поговорить с отцом Питером.

Доктор берет свой саквояж, и я провожаю его до дверей.

— Я должен сказать вам вот что, мадам Поммери. Скорее всего, мальчик потеряет глаз.

У меня опускаются плечи.

—  Но мы должны что-то сделать, чтобы этого не случилось.

—  Прикладывайте лед и молитесь. — Он тяжело вздыхает. — Виноделие — опасная вещь. Я предупреждал Луи об этом, когда у него начались проблемы с сердцем.

— Он никогда не жаловался мне на сердце.

Дюбуа качает головой.

— Он не хотел вас тревожить. Особенно во время вашей беременности. Возможно, если бы он послушался меня, то по-прежнему был бы с нами. — Он надевает модную шапку из бобрового меха и машет рукой.

— Я загляну завтра, чтобы сменить повязку.

Тяжесть его слов наваливается на мои плечи, когда я возвращаюсь к детям на кухню.

Мальчишка глядит на Луизу здоровым глазом как на волшебное существо.