11 июля Елене Камбуровой исполнилось 85 лет, 60 из них она провела на сцене. Ее голос знаком многим из нас с детства — он звучит в популярных кинофильмах, среди которых «Раба любви», «Небеса обетованные», «Приключения Электроника», а также в знаменитой заставке к киножурналу «Ералаш». Накануне юбилея актрисы и певицы «Сноб» поговорил с ней о людях, повлиявших на ее становление, и о ее любимом детище — Театре музыки и поэзии в Хамовниках.
Елена Антоновна, вы всегда, с самого детства, мечтали стать актрисой?
В детстве я очень подробно вела дневник — и среди повседневных записей там постоянно прорывалось: «Хочу быть актрисой!» При том что я была очень стеснительным ребенком — смущало даже присутствие родителей, а выступать я любила только без свидетелей, когда оставалась в квартире одна. Но зато тогда в ход шло все — от акробатики, танцев и пения до дрессуры домашней кошки! Потом перебралась «выступать» на чердак. Думала, что меня там не услышит никто — и только спустя много лет узнала от соседей, что слышал весь верхний этаж. Мечтала учиться в музыкальной школе, но так туда и не попала…
Как, наверное, большинство детей моего поколения, я влюблялась в киноартистов, вдохновлялась их образами на экране — даже в какой-то момент твердо решила, что буду работать в цирке дрессировщицей, посмотрев «Укротительницу тигров».
Но с выступлениями на публике — вернее, с их попытками — я в детстве терпела фиаско! Один раз дома, когда посреди гимнастического номера рухнула прямо на новогоднюю елку, а другой — при всей школе, в десятом классе, когда вознамерилась спеть в концерте песню Лолиты Торрес. Споткнулась и упала в самом начале номера, а, попав на сцену, уже не смогла издать ни единого звука…
Помимо стеснительности, какие еще трудности пришлось преодолеть на пути к достижению детской мечты?
Так случилось, что моя любимая сказка — «Гадкий утенок». Это ощущение непохожести и одиночества знакомо мне даже не с этого школьного выступления, а еще с детского сада, когда со мной, новенькой, все отказались играть. Но зато — думала я еще в юности — есть шанс вырасти в лебедя!
Потом были две провальные попытки поступления в Щукинское училище, во время которых я, бывало, жила буквально на улице — спала на стройках, вокзалах — такой силы было желание стать актрисой! Но, несмотря на протекцию Бориса Захавы и Цецилии Мансуровой, меня не приняли, оба раза на втором туре вынесли вердикт — «Несоответствие внешних и внутренних данных». Но, как говорила Мансурова: «Мне сразу тогда стало ясно: Лена Камбурова больна мечтой о театре, прекрасно больна!» Поэтому я стала искать, где можно заниматься театром в самодеятельности, и попала в Студию художественного слова при Центральном Доме медицинских работников, там тогда работал медбратом скорой помощи будущий большой артист Александр Калягин. От него первого я услышала совет попробовать петь на эстраде — правда, тогда обиделась на этот совет, поскольку видела себя только серьезной драматической актрисой.
Но в итоге судьба в лице Сергея Каштеляна привела меня в училище циркового искусства, в котором именно в год моего поступления открылось эстрадное отделение. Там у цирковых артистов я училась тому, с какой отдачей нужно репетировать — ведь на арене любая промашка может обернуться трагедией. И до сих пор стараюсь работать, как тогда научилась — всегда в «полную ногу» и без халтуры.
На первом году обучения случился казус: почему-то педагог по вокалу решила, что у меня колоратурное сопрано, в итоге после ее уроков я не могла даже разговаривать. Со временем я перестала их посещать, а в учебной части заявила, что петь не буду никогда, а заниматься хочу художественным чтением! Но все получилось совсем иначе…
И ведь художественное чтение тоже сыграло большую роль в вашей жизни. Благодаря ему вы познакомились и подружились с Фаиной Раневской…
Да, Фаина Георгиевна Раневская случайно услышала по радио «Нунчу» Максима Горького в моем исполнении и написала мне письмо:
«Никогда не писала на радио. Прошу передать мою благодарность артистке Камбуровой за удовольствие, которое мне доставило ее талантливое исполнение рассказа Горького “Нунча” — меня пленило ее тонкое понимание этой вещи (очень трудной), огромный темперамент и прекрасный голос… С уважением, Ф. Раневская».
Можно сказать, что нас свела случайность — но случайность бесконечно счастливая. Я очень благодарна судьбе за такой подарок!
Как складывался ваш репертуар?
Почти с самого начала мой репертуар формировала настоящая поэзия — песни Новеллы Матвеевой, Булата Окуджавы. До сих пор литературное, поэтическое начало в песнях я считаю главным, потому что плохую музыку еще можно дотянуть исполнением, интерпретацией, аранжировкой, а вот если в песне «никакие» стихи — этого уже не исправить… И от таких предложений я сразу отказывалась. Благо, их было немного.
Позже жизнь подарила мне работу с поэтом Юрием Левитанским, композиторами Владимиром Дашкевичем, Исааком Шварцем, очень значим для меня Жак Брель — я была поражена его энергетикой на концерте в Москве, тем, как он работает на сцене… Но главным мерилом, системой координат, по которой я до сих пор сверяю свое творчество, является Булат Шалвович Окуджава.
Визитной карточкой вашего Театра музыки и поэзии много лет как раз служит спектакль по песням Булата Окуджавы…
Да, мы сыграли премьеру «Капель Датского короля» 9 мая 2003 года, в день рождения Булата Окуджавы, и эта постановка до сих пор остается одной из самых востребованных и любимых публикой — на нее очень сложно достать билет. Эпоха Булата в моей жизни продолжается до сих пор — например, сейчас в репертуаре нашего театра есть программа «Мой Окуджава», где я пою самые любимые его песни.
Как бы вы назвали процесс работы над песней?
Я называю это «ворожбой». Сначала пою внутри себя, потом начинаю искать образ песни вместе с музыкантами. Окончательно же песня складывается только на сцене перед зрителем — именно в этом магическом пространстве у меня появляется самое точное ее ощущение.
Вы объехали с концертами всю страну и многие страны зарубежья, но начиналось все тоже непросто…
В моей жизни был длинный период «Москонцерта» — бесконечные гастроли, которые стали для меня главной школой — и актерской, и певческой, и человеческой. На первых выступлениях в Москве я пела перед студенческой аудиторией, которая все-таки понимала поэзию, а на гастролях часто приходилось сталкиваться с совершенно другой публикой, которая порою даже освистывала. Но я благодарна этой школе — она научила меня несмотря ни на что доносить свою мысль до зрителя. Ведь «я работаю в бюро пропаганды прекрасного».
В тот же период случилась и судьбоносная встреча с пианисткой и композитором Ларисой Критской. Она первая написала песни специально для меня — в расчете на мой голос и манеру — такие лирико-философские новеллы, требующие актерского мастерства и пластической выразительности. Песни эти долгие годы были в моем репертуаре.
Конечно, были и неудачи, и оглушительный разгром моей сольной программы на уровне руководства «Москонцерта» за «не наш» репертуар, состоящий из песен Новеллы Матвеевой, Булата Окуджавы, Микаэла Таривердиева. Присутствующие в той же программе «Орленок», «Гренада» и «Маленький трубач» ситуацию только усугубили — меня стали обвинять в том, что песни намеренно подобраны только трагические и «везде у Камбуровой похороны комсомола». Спас ситуацию Ролан Быков, организовавший выдвижение программы на премию Московского комсомола именно за гражданские «Гренаду» и «Орленка»! Эта «премия имени Ролана Быкова» дала мне право продолжать исполнять программу и гастролировать.
Вы рассказывали, что именно Быков дал вам понимание того, что микрофон для эстрадного артиста — это не механическое приспособление, а музыкальный инструмент. В 70-е ведь вы были одной из первых, кто стал петь с микрофоном, это было непривычно и многими не принималось.
Да, это сейчас трудно представить себе артиста без микрофона, но тогда были даже публичные дискуссии о том, хорошо или плохо певцу выступать с микрофоном. Публика, привыкшая к академическому вокалу, не сразу приняла, что голос может звучать иначе. Говорили даже про «моду на безголосье». На самом деле микрофон — это богатейший инструмент. Ролан Быков рассказал мне об этом после озвучания мультфильма на киностудии. С микрофоном возможно невероятное разнообразие красок — от шепота и дыхания до крика — это как крупный план в кино! Я тогда много экспериментировала с ним и изобрела даже термин «тень звука», которая может сказать гораздо больше, чем сам звук — за счет полутонов. В нашем театре мы давно уже используем микрофоны, благодаря которым прекрасные голоса наших певиц обретают еще большее разнообразие красок. Олег Синкин и Иван Поповски блестяще используют наши наработки в спектаклях.
За все годы существования вашего театра в нем не было ни одного «проходного», случайного спектакля. Всегда ли был такой строгий отбор репертуара?
Мы сразу задали планку, опустить которую уже невозможно. Когда «Театр песни Елены Камбуровой», а позже «Театр музыки и поэзии», только появился, одними из первых в его репертуаре возникли «памятники» поэтам, с которыми мне посчастливилось общаться, чьи стихи я высоко ценю: Булату Окуджаве, Давиду Самойлову, Юрию Левитанскому. Потом добавились спектакли по песням Юлия Кима, посвящение Жаку Брелю, программы на музыку Владимира Дашкевича и стихи поэтов Серебряного века и раннего Маяковского, «Антигона» по пьесе Софокла. Эти имена обязывают…
А как пришла мысль о создании театра?
Все началось в 1989 году, когда мы с маленькой командой из двух музыкантов, звукорежиссера и мастера по свету обрели независимость от «Москонцерта». Выступали на разных площадках, репетировали в Доме медиков, Доме культуры МВД, но мне очень хотелось иметь возможность не только выступать самим, но и приглашать близких мне по духу исполнителей, работающих в жанре театральной, поэтической песни. Мы хотели создавать не просто концертные, а театральные программы. Для этого нужен был свой дом. И снова помог счастливый случай — на фестивале в Германии случилось наше знакомство со Львом Сергеевичем Шемаевым. В разговоре с ним я обмолвилась, что мечтаю создать свой театр. Шемаев договорился о моем концерте в здании Моссовета — и на концерт зашел Юрий Лужков. На следующий же день мне позвонили и пригласили к нему на прием. Сначала, правда, предложили огромный зал на 700 мест на Новом Арбате, от которого я отказалась — уже было понимание, что нужно камерное пространство в старом фонде, имеющее свою атмосферу… Через год на очередной встрече Лужкова с творческой интеллигенцией я, по настоянию того же Шемаева, вышла к трибуне и сказала, что в Москве должен обязательно появиться «театр красивых лиц». И через какое-то время мы получили помещение бывшего кинотеатра «Спорт» напротив Новодевичьего монастыря. Говорят, на этом месте много лет назад располагался храм. Я зашла туда, увидела купола Новодевичьего и поняла, что это тот самый дом, о котором мы мечтали.
Чем живет «Театр музыки и поэзии» сейчас?
Я когда-то сказала, что это будет театр красивых лиц — и это сбылось. Я вижу красивые, одухотворенные лица по обе стороны рампы. Ведь чем жестче время, тем больше люди тянутся к постановкам, наполненным гармонией, добром и светом.
Сейчас у нас большой и разнообразный репертуар, отличная труппа — актеры, певцы, музыканты, для которых постепенно театр стал действительно домом, настоящей семьей. Концепция, которой я руководствовалась в самом начале, довольно быстро изменилась — театр не стал просто стартовой площадкой для артистов, работающих в жанре театрально-поэтической песни, а вышел на иную, собственную дорогу, которая превзошла мои первоначальные мечты.
В основе нашего сегодняшнего репертуара лежат спектакли, созданные режиссером Иваном Поповски в тандеме с музыкальным руководителем театра Олегом Синкиным. Можно сказать, что они изобрели для нашего театра отдельный жанр, в котором действие основано на музыкальной, а не литературной драматургии. Началось все в 2003 году со спектакля по вокальным циклам Франца Шуберта и Роберта Шумана «P. S. Грезы…», и с тех пор традиция этого необычного «цикла» продолжается — недавно свет увидел очередной спектакль Ивана «Петербург — Петроград — Ленинград —», основанный на музыке Дмитрия Шостаковича и Владимира Дашкевича и посвященный истории Санкт-Петербурга. Поповски любое пространство, даже такое крошечное, как наше, умеет преобразить и расширить так, что публика перестает замечать его границы. И второй творец, без которого это все не было бы возможно, — Олег Синкин, который все эти годы самоотверженно несет на себе бремя музыкального руководства, при этом успевая сочинять музыку, находить идеи спектаклей и концертов, создавать оригинальные аранжировки и еще сам выходить на сцену как музыкант и драматический артист.
Наряду со спектаклями и концертами у нас регулярно проходят вечера художественного чтения, гостями которых в разные годы были такие великие артисты, как Сергей Юрский, Вениамин Смехов, Валерий Золотухин, Александр Филиппенко, Авангард Леонтьев. И еще существует мой цикл встреч «Нездешние вечера», в рамках которого у нас побывали Юрий Норштейн, Юрий Рост, Юлий Ким, Андрей Хржановский, Гарри Бардин, Валентин Гафт, Владимир Войнович, Виктор Сухоруков, Владимир Дашкевич и другие замечательные художники.
Если говорить о ваших друзьях — великих творцах, нельзя не упомянуть Леонида Енгибарова, которому посвящена недавняя премьера «Мой клоун». Как она рождалась?
Лене в этом году исполнилось бы 90 лет. А ушел он совсем молодым — в 37 лет, как Пушкин. Мы подружились незадолго до его ухода из жизни, собирались делать совместную программу, но, к сожалению, не случилось…
Енгибаров жил и работал неистово — его ранний уход был фактически предопределен, он сам его чувствовал и часто говорил об этом. Леонид был совершенно уникален, владел почти всеми цирковыми приемами — от клоунады до эквилибра и акробатики, фактически создал новый жанр поэтического цирка. А еще он писал невероятные новеллы, некоторые из них и легли в основу этого концерта-ревю. Кстати, подзаголовком мы выбрали слова из песни Владимира Высоцкого «Канатоходец» — 4/4 пути. Мне кажется, эта песня очень точно отражает Леонида Енгибарова. Для нашего театра эта постановка — довольно смелый эксперимент, потому что наряду с музыкальными, вокальными номерами в ней есть номера в исполнении профессиональных цирковых артистов. На нашей камерной сцене в полуметре от зрителей выступают эквилибристка, акробат, жонглер и клоун.
Беседовала Ольга Обыденская
Свежие комментарии