В Петербург едут, чтобы прикоснуться, восхититься, перезагрузиться, приблизиться к себе или к другому. Коренной ленинградец Александр Цыпкин смотрит на это снисходительно. По-крайней мере, со страниц летнего номера «Сноба».
Родился я, к своей радости и неудобству, особенно детскому, в интеллигентной семье. Первый год проживал элитарно на Фонтанке в квартире, которая пришла в наш род аж в тридцатые годы, но потом что-то пошло в семье не так, и я с мамой, папой, прабабушкой и прадедушкой вылетел в чрезвычайно отдаленный район под сомнительным названием Веселый Поселок.
Сразу оговорюсь, дома там были отнюдь не поселковые, скорее наоборот, брежневские новостройки, изумлявшие меня количеством этажей. Было ли в этом районе весело? Кому как. Нам, детям, вполне. Взрослым — не думаю. Уж очень далеко он находился от центра ленинградской цивилизации. До ближайшего метро — час на автобусе. Причем минут двадцать из них по абсолютной глуши, только справа и слева какие-то лежащие на земле трубы. Я реально переживал, что если автобус заглохнет, то мы не выживем, просто не дойдем до людей, настолько там было не весело. А название так и непонятно откуда взялось: то ли цыгане там жили в XIX веке, то ли какие-то излишне радостные немецкие рабочие. В городскую черту поселок вошел только в 1955 году, и тут мое высочество в 1976-м в него въезжает.
Нахождение наследного принца в столь неблагородном месте пытались компенсировать масштабной культурной программой. Бабушки и дедушки продолжали жить в центре, и меня к ним отправляли дышать историческим воздухом и напитываться архитектурными красотами. Я регулярно отмечал великолепие монументальных домов на проспекте Солидарности и улице Дыбенко, так как постройки в центре бывшей столицы Российской империи казались мне какими-то куцыми и уж слишком непохожими друг на друга, чтобы всё вместе смотрелось красиво. То ли дело у меня в районе — все большое, все одинаковое.
Помимо экскурсий по всяким там Садовым улицам и набережным Канала Грибоедова меня пытались наполнить музыкальным контентом, а именно водили на пытки в консерваторию, филармонию и, прости Господи, в Капеллу. В этих храмах искусства я особенно ценил буфет, так как бутерброды с копченой колбасой, по моим детским данным, проживали только там. Да, за это приходилось слушать Прокофьева и Рахманинова, а иногда и что похуже с точки зрения пятиклассника, обожавшего Челентано. Я тщетно пытался вслушаться и полюбить классическую музыку, но если чувств нет сразу, то они и не появятся. Тем не менее бывали в этих визитах и светлые моменты. Штраус, что-то веселое из Моцарта и незабвенный Ференц Лист, точнее, его Венгерская рапсодия. Мне кажется, и музыканты радовались, когда приходилось играть эту в некоторой степени попсу, а не изводить себя и зрителей жестоким, как бы сейчас сказали, артхаусом.
Так вот, этот самый Лист однажды резко поднял мои ставки в знатном московском доме. Лет в 11–12 я прибыл к дедушкиной сестре в Москву. Тетя Таня была женщиной содержательной, харизматичной, состоятельной и известной в кругах разной широты, поэтому в ее квартире собирался столичный бомонд того времени. Именно там я впервые увидел видеомагнитофон и великий мультфильм «Том и Джерри». Приключения кота и мыша взрослые обожали не меньше, чем дети, так что очередную кассету чаще всего смотрели все вместе, и все вместе ухохатывались над бедным Томом, терпевшим настоящий буллинг со стороны озорного любителя сыра. Одна из серий культового мультика называлась «Кошачий концерт» и даже забрала «Оскар» за лучшую короткометражку в 1947 году. По сюжету кот выступает в филармонии именно с Венгерской рапсодией, которая исключительно подходила по динамике для активного противостояния главных героев. После окончания мультфильма я с видом всезнающего отметил:
— Знал бы Ференц Лист, как используют его знаменитую Венгерскую рапсодию…
От ребенка таких размышлений никто не ожидал. Воцарилась тишина, и довольная и гордая тетя Таня сказала:
— Ленинградское воспитание.
Мне практически аплодировали. Я немедленно простил маме ленинградские мучения классической музыкой и понял, что при случае их можно неплохо конвертировать в московские понты.
Недавно я, наконец, сходил в московскую консерваторию. И бутерброды не такие, и вместо Листа Рахманинов. Дома пересмотрел мультик. Так всё быстро.
Свежие комментарии