До 1 марта в Галерее Люмьер проходит проект «Все на улицу!», посвящённый революции в fashion-фотографии. «Сноб» поговорил с Жан-Даниэлем Лорьё — одним из революционеров fashion-фотографии, чьи работы заняли важное место не только в экспозиции галереи, но и в развитии фотоискусства второй половины XX века.
Жан-Даниэль Лорьё выглядит вопреки возрасту: в нём — какая-то юношеская энергия, лёгкость и неиссякаемое чувство юмора. Он сразу начинает показывать фотографии, картины, предметы искусства из своей коллекции. С ним беседа мгновенно превращается в живой рассказ — насыщенный анекдотами, ответвлениями, легендарными именами.
Это интервью — не череда вопросов и ответов, а поток уникальных историй, в которые невозможно поверить: от совместного творчества с Энди Уорхолом и Жан-Мишелем Баския до работы с Клаудией Шиффер и Верушкой, съёмок собственного фильма и даже президентской кампании Жака Ширака. Кто знает, может, именно благодаря фотографиям Жан-Даниэля Лорьё Ширак смог заполучить заветный пост президента Франции? Вспомнить про эффект бабочки, слушая рассказы Лорьё, как никогда кстати.
Истоки: От локомотива к объективу
Как вы пришли к фотографии? Почему выбрали именно этот путь?
Знаете, это не классическая история. На самом деле, мне было суждено стать инженером. Моя семья занималась локомотивами, поездами! Они участвовали в создании первых локомотивов. Моя семья работала в России, в Алжире, Марокко, Тунисе, Египте… И я должен был быть таким же: серьёзным, аккуратным, прилежным механиком.
А потом началась Война за независимость Алжира. Я провёл в Алжире почти три года во время службы. Франция была в состоянии войны, и нас обязали ехать. И совершенно случайно меня назначили фотографом. Я организовал фотослужбу из двенадцати человек. Но домой вернулись только трое… Когда я приехал обратно во Францию, был очень потрясён. Семья сказала: «Возвращайся к нам, в компанию». А я не мог понять, что делать дальше.
Однако мне повезло. Моя мама была очень жизнерадостной, яркой женщиной, с множеством связей в мире искусства — например, она дружила с Пикассо. Она познакомила меня с человеком, который держал знаменитую фотостудию Harcourt. Я пришёл к ним работать и сразу оказался в другом мире. Звёзды, свет, лица, красота. Я начал с портретов и сразу почувствовал: вот оно, моё место.
Но очень быстро я понял, что люблю естественный свет. Открытое пространство. Солнце. Голубое небо. Воду. Женщин на этом фоне… Это стало моим языком самовыражения. Я покидал студию при первой возможности. Когда есть солнце и великолепная женщина рядом, я всегда говорю себе: невозможно не сделать фотографию.
Получается, война в Алжире сыграла роль в вашем художественном становлении?
Да, в ужасающей степени. Это было очень тяжёлое время. Когда ты выходишь оттуда живым, то хочешь света и даже немного сумасшествия. Вот почему я фотографирую радость, юмор, цвет. Мне часто говорят: «Ваши снимки такие жизнерадостные…» Но это потому, что я познал противоположное. Я хотел делать фотографии-истории, которые дарят людям улыбку, которые приносят добро и радость.
Приключения: От Vogue до «Фабрики» Уорхола
После Harcourt вы попали в мир моды: Vogue, Dior, Pierre Cardin. Как это произошло?
Снова история о везении! В 1967 году на ужине в Нью-Йорке я сидел рядом с главным редактором американского Vogue. Она жаловалась, что один великий фотограф провалил фотосерию для журнала, и ей нужно срочно всё переснимать в кратчайшие сроки. И моя подруга Джеральдина Чаплин сказала ей: «А Жан-Даниэль — отличный фотограф». Вот так всё началось.
Мне действительно очень повезло. Потом я работал как сумасшедший. Я десять лет жил на Багамах, мне нравилось путешествовать, открывать страны. Однако я показывал не столько страну, сколько свет, счастье, которое она дарила. Я думал: «Боже мой, чем больше стран я увижу, тем лучше». В нашей профессии очень важно принимать случайности. Одна встреча в корне может изменить как твою карьеру, так и всю твою жизнь.
Вы общались с величайшими: Хельмутом Ньютоном, Ги Бурденом, Ирвингом Пенном. Какие воспоминания о них остались?
Я восхищался всеми фотографами, о которых вы говорите, и многие стали моими друзьями. Особенно меня поражает творчество Ирвинга Пенна — это был тихий мастер, невероятно тонкий и талантливый. Он приходил ко мне делать фотографии с моделью Верушкой, был очень сдержан. Потом он подарил мне эти снимки, диапозитивы.
Ньютон — это другой стиль: немного Playboy, провокационный, забавный, сумасшедший. Мы всегда много смеялись. Они вселили в меня уверенность, научили, что фотография — это приключение. Ньютон мне сказал однажды: «Дело не в марке и качестве фотоаппарата. Камера — это как кисть в руках художника. Важно твоё желание видеть жизнь, находить идеи».
Эти приключения привели вас к Энди Уорхолу, Баския и миру поп-арта. Вы даже пробовали себя в живописи.
Да, мне очень повезло. Это было время, когда люди встречались без “протокола” и без долгих официальных разговоров. Я знал Энди Уорхола, Жана-Мишеля Баския. Я делал рекламные ролики для сигарет Marlboro, дал Уорхолу бюджет на съёмку — а он сказал: «Хочешь — работай в моей галерее, в Factory». Так я начал пробовать себя в живописи и писать картины.
Мы все пересекались на «Фабрике». Это было место, где мы работали. Самое необычное — это то, что на полу валялось много рисунков Баския. Мы их отпихивали ногами, ходили по ним, нам было всё равно. А теперь они стоят миллионы! Разве мог кто-то тогда предположить такой исход событий?
Рассказчик: От Warner Bros до «Мастера и Маргариты»
Вы увлекались кино. Помимо клипов для Стефании, принцессы Монако (Comme un ouragan), у вас была история с американской киностудией.
Ох, да! Я был на Каннском фестивале, мы выпивали на яхте. Я рассказывал сюжет фильма, который придумал однажды — его действие происходило на роскошном лайнере 1930-х. Один американец сказал мне: «Мне очень нравится ваша история, это очень интересно». На следующий день он спросил: «Ваша история уже написана?» Я говорю: да, даже актёры, например, Марчелло Мастроянни, заинтересованы в участии в съёмках. Он сказал: «Отправьте мне контракт».
Я спросил: «Месье, а вы кто?» Он протянул мне визитку: он был президентом Warner Bros! Я отправил свою историю, подписи... Мне сказали, что фильм будет стоить 30 миллионов. И вы не поверите, но этот господин сразу перевёл на мой счёт 10 миллионов на подготовку фильма!
К сожалению, я тогда начал работать с французским Vogue, и меня завалили съёмками. В конце концов, я не снял фильм. Из-за этой ситуации я даже поссорился с Мастроянни, который ужасно хотел в нём сыграть. А моя команда уже потратила деньги! Продюсер сказал мне: «Жаль, что вы решили не снимать фильм, но деньги возвращать не нужно». Картина должна была называться «Лес бабочек» (La Forêt des papillons).
Это невероятная история. Эта страсть к повествованию привела вас и к русской культуре, в частности к проекту по «Мастеру и Маргарите» Булгакова. Как родилась эта идея?
Всё связано с моими друзьями, включая человека, который финансировал этот проект. Он всегда носил с собой книгу «Мастер и Маргарита». Он говорил мне: «Когда я счастлив, я её читаю; когда мне плохо, я её перечитываю». Однажды за ужином он сказал мне: «Маргарита для меня — это французская актриса: Изабель Аджани».
Я был с ним в Москве, он сказал мне это, а поскольку Аджани — моя подруга, я сразу позвонил ей! Она знала роман, была в восторге от идеи. Так мы запустили проект. Я снял серию с Аджани и чудесными русскими актёрами. Мы провели месяц в Москве, чтобы всё отснять. Это было настоящее удовольствие, хотя я работал в совершенно непривычном для себя стиле — это было совсем не похоже на мои солнечные съёмки у моря, на пляже. Однако это был невероятный проект, смесь литературы, безумия и искусства.
Творческий почерк: акт радости и свободы
Ваш творческий почерк узнаваем: сложные композиции, работа со светом и тенью, контрасты. Как вам удавалось добиваться таких изображений без Photoshop, когда не было права на ошибку?
Я совершенно не умею пользоваться Photoshop. После моих снимков я ничего не меняю, они идут в печать напрямую. Когда мне говорят: «Ваша фотография — подделка», как та, где манекенщица висит в воздухе на воздушном шаре на фоне Эйфелевой башни, я отвечаю: «Нет, я действительно подвесил девушку в воздухе, используя воздушный шар!» Там были пожарные, лодка со спасателями, целая система безопасности, потому что это было очень опасно.
Даже «простые» фотографии тщательно подготовлены. У меня всегда была большая команда ассистентов, которые специально выставляли свет так, чтобы небо было более синее, кожа — сияющая. Это большой труд. Сегодня такого почти не делают.
Как, например, кадр с моделью и двумя огромными рыбами, который как раз можно увидеть на выставке «Все на улицу!»
Именно. Я был недалеко от Майами, и эта девушка сама поймала этих рыб. Она была чемпионкой Америки по водным лыжам и даже установила рекорд по рыбалке! Тогда мы снимали рекламу купальников. Она шла по пляжу с “добычей”, и я поймал этот кадр: в дальнейшем именно эта фотография стала главной фишкой всей серии и кампании.
Когда я делаю фотографии, я всегда стараюсь найти что-то забавное, что-то, что заставит людей улыбнуться, что подарит немного счастья. Вот почему я всегда ищу “маленькую историю”, которая будет читаться в каждом кадре.
Что вы думаете об эволюции фотографии с появлением телефонов, нейросетей и искусственного интеллекта?
Мир меняется. Теперь можно добавить море, солнце, просто сказав об этом компьютеру. Телефон сделал фотографом каждого.
Я думаю, что профессия фотографа со всеми этими фотоаппаратами, плёнками — она закончилась. Этого не будет через пять лет. Нам даже не придётся использовать настоящих моделей — они будут выдуманными и сгенерированными. Но это не страшно. Важна идея. Идея останется всегда. Пока есть идея — будет искусство.
Что бы вы хотели, чтобы публика поняла через ваши фотографии? Например, увидев их на выставке «Все на улицу!» в Галерее Люмьер?
Я бы хотел, чтобы люди понимали, что жизнь прекрасна. Даже когда она трудна, даже когда кажется, что вокруг одна тьма — всё равно всегда есть немного света. Я хочу подарить людям улыбку. Маленькую радость. Вспышку солнца.
Я пережил очень тяжёлые времена, но всегда искал свет. Вот почему мои фотографии такие, какие они есть. Я хочу, чтобы люди смотрели на них и думали: «Как хорошо».
Заключение
Разговор с Жан-Даниэлем Лорьё — не обычное интервью. Это погружение в память человека, который прошёл через несколько миров: войну, парижские студии, международную моду, безумства 70–80-х, дружбу с гигантами искусства. Однако одна важная черта всегда оставалась и остаётся в нём — желание во всём видеть свет и делиться этим светом и теплотой с окружающими.
Беседовала: Анастасия Барабанова
Свежие комментарии