В издательстве «Новое литературное обозрение» выходит книга «Когда велит совесть» — это большое исследование о культурных истоках судебной реформы 1864 года. Ее автор, историк, доцент НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Татьяна Борисова, рассказывает о том, почему в Российской империи усиливалось недоверие к судопроизводству, как 1830-1840-е воспринимались понятия «долг совести» и «чувство истины» и что изменилось в стране после трансформации судебной практики.
«Сноб» публикует отрывок.
Начинающая писательница из маленького белорусского города отправляет рукопись своего романа в московское издательство, книга выходит моментально, попадает в финал серьезной литературной премии — так описывают начало вашего пути в литературе. Так все и было, или это красивая маркетинговая сказка? Кто вы, откуда, как давно пишете?
Так все и было: красивая сказка без маркетинга. И я еще недавно сама не поверила бы, что такое возможно в реальной, настоящей, жизненной жизни. И до сих пор иногда не верю. Мне просто повезло, что мое письмо попало именно к главному редактору издательства «Альпина Проза» Татьяне Соловьевой.
Пишу с семи лет, то есть с тех пор, как научилась. Правда, в основном я писала стихи и преимущественно — в стол. Была собирателем и носителем рифм. Лет с двенадцати рассказывала всяким профессиональным людям — вроде врачей в поликлинике, учителей, продавцов и бухгалтеров, — что буду поэтом. Жителям маленького города — а я действительно родилась и выросла в маленьком городе — такие заявления казались дико странными. Конечно, всерьез меня никто не воспринимал. Думаю, не воспринимает и сейчас, когда я все так же пишу, правда, уже не в рифму. Однако я оказалась достаточно амбициозной для того, чтобы послать свою рукопись издателю.
В целом, до того как у меня появились физические артефакты в виде книг, я была только суммой представлений о себе и других, и представления эти были, мягко говоря, нелестные. Одним словом, в глазах других я была бездельницей и тунеядкой. Ни врача, ни учителя, ни продавца, ни бухгалтера из меня не вышло, потому что не могло по определению. И сейчас, отвечая на вопрос «кто я?», полагаю, что все-таки по-прежнему поэт. И, как вы сказали выше, начинающий писатель.
Ваш первый роман «Валсарб» в свое время произвел на меня сильное впечатление. Это необычный взгляд на историю Холокоста — с такого мистического и даже, можно сказать, поэтического ракурса. Как вы писали эту книгу, как ее задумали?
С ранних лет я безусловно и горячо люблю Марину Цветаеву, поэтому много думала о том, как лично я могу обратить внимание общества на гибель ее сына во время освобождения моего края от гитлеровской оккупации и на отсутствие его имени на братском захоронении города.
Я замыслила небольшую подростковую повесть об одинокой Девочке и ее внутреннем Макондо, о том, как она «видит» безымянного Солдата и слушает его сбивчивые рассказы, а получился роман, потому что во время написания узнала о Браславском гетто. Опытные и увлеченные читатели не верят, что я жила и не знала этого исторического факта — дескать, какой там секрет Полишинеля, даже в «Википедии» написано. Но остановите любого прохожего в Браславе — и окажется, что ему и невдомек, что на самой древней улочке города каких-то 80 лет назад жили не знакомые его знакомых и родственников, а будущие жертвы холокоста. Возвращая память о Георгии Эфроне, я не могла не вернуть имена этим людям. Они как будто меня выбрали. Я писала день и ночь, точно в трансе, и за три месяца написала роман.
В прошлом году вышел ваш второй роман «Другие ноты». Можно ли назвать его продолжением «Валсарба» или это совершенно самостоятельное произведение? Расскажите, пожалуйста, о нем.
«Другие ноты» — это история, никак не связанная с первым романом. Книги совершенно разные, как и было задумано. Единственное, что роднит тексты, — авторский слог и, пожалуй, такая же одинокая, только взрослая героиня, которая тоже играет, но не со словами, а с музыкой. Если вкратце, это роман о том, что любовь — сильнее смерти, музыка — больше жизни, о том, как губительны молчание и недосказанность, и о том, как не перепутать божий дар с яичницей. В книге обманчиво сложная конструкция: это роман-пасьянс на 104 разбросанных главы-карты, но читать ее лучше согласно пронумерованным страницам. Сообщив читателю, что главы можно собрать по порядку, я, честно говоря, не думала, что это будет принято как руководство к действию. Однако многие эти главы ищут — в попытке заодно обрести линейность сюжета — и сетуют, что автор заморочил им голову. Но никто не обещал, что будет легко. Главное, чтобы было интересно, верно?
Вы быстро пишете? Над чем работаете сейчас? О чем будет ваш следующий роман и когда он выйдет?
Я пишу, как мне кажется, довольно быстро, но никогда из-под палки — чтобы что-то из себя выжать. Пишу в любое время суток, но редко утром. По утрам всегда много работы, зато могу проснуться посреди ночи и записать то, что мне приснилось (так мне, кстати, приснился кот по кличке Фобос, которого все звали Босфор), могу варить суп — и что-то такое на меня снисходит, что нужно записать. Тогда я выключаю суп и пишу до тех пор, пока пишется, даже если этот приступ вдохновения продлится три часа и все останутся голодными. Не могу записать только некую ключевую фразу, чтобы потом ее развить, потому что потом я все забуду. Никогда не знаю, что будет в финале и как сложится весь сюжет целиком, у меня никогда нет плана, эпизодов, заготовок — только первое предложение всегда остается первым до конца. По этой причине я не могу сказать, что именно я сейчас пишу, когда и чем это закончится. Пока абсолютно точно только то, что я пишу антироман со сложной композицией, которая строит себя сама на моих глазах, — все как я люблю. Главные действующие лица — одаренный Писатель и обычная Писательница, или наоборот. Я еще не решила. Точнее, они. Хотелось бы закончить за год, но как получится — неизвестно.
В конце интервью мы обычно просим собеседника назвать две-три книги современной российской прозы, которые можно порекомендовать читателям «Сноба». Как много вы читаете российских или белорусских авторов? Кто запомнился больше всего?
Как будто принято называть и открывать разные имена в разных интервью, но я очень консервативна и действительно читаю из-за нехватки времени не так много, как хотелось бы. Мои литературные фавориты в современной прозе неизменны: это Марго Гритт и ее новый сборник «Чужеродные» и открытие прошлого года — Антон Секисов и его прекрасная «Комната Вагинова».
Беседовал Владислав Толстов
Свежие комментарии